— Она была обеспокоена твоей личной жизнью? Тебе было всего восемнадцать, — возмутилась я, радуясь, что у него не было такого же прошлого, как у меня.
— Нет, она не была обеспокоена моей личной жизнью. Она беспокоилась о «любовях моей жизни», — повторил Уилсон. — О книгах и истории.
— А, — ответила я, поняв, о чем речь.
— Встреча с моими родителями, заставила меня впервые задаться этими вопросами. Я внезапно задумался: действительно ли я хочу быть врачом? Я понял, что размышляю над тем, что сделает меня счастливым. Я думал о сиренах и мигалках. — Губы Уилсона дрогнули в слабой улыбке. — Я подумал о том, как бы мне хотелось поделиться тем, что я знаю, с теми, кто готов будет слушать. Без сомнения, я сводил своих родителей и сестер с ума, постоянно сообщая то один исторический факт, то другой.
— Святой Патрик?
— Святой Патрик, Александр Македонский, царь Леонид, король Артур, Наполеон Бонапарт и многие другие.
— Значит желание стать врачом утратило свою прелесть.
— Оно никогда не имело своей прелести. И когда я понял это, то сообщил отцу, что не пойду в медицинскую школу. Я держал рот на замке до самого выпуска, спокойно строя свои планы, в то время, как мой отец продолжал расписывать мое будущее. Я сказал ему, что хочу преподавать, если повезет, то в университете. Я сказал, что хочу писать и читать лекции, а в конечном итоге получить докторскую степень по истории. Он понял, что я общался с биологическими родителями, и повесил вину за перемены во мне на эту поездку. Он разозлился на меня и на маму. Мы поссорились, мы накричали друг на друга, я ушел из дома, а моего отца вызвали в больницу. Больше живым я его не видел. Об этом ты уже слышала. — Уилсон тяжело вздохнул и запустил руку в волосы.
— Ты это имел в виду, сказав, что встреча с биологическими родителями была ужасна… потому что она повлекла за собой множество других вещей?
— Нет. Хотя, полагаю, так можно подумать. Это было ужасно, потому что я был невероятно смущен и потерян. До того момента я никогда не испытывал подобных чувств. Я знаю, что жил без забот и хлопот. — Уилсон пожал плечами. — Я встретил двух людей, совершенно не похожих на тех, среди которых я рос. Не лучше и не хуже. Просто других. И это ни капли не повлияло на мое отношение к отцу и матери. Они были хорошими родителями и любили меня. Однако мой мир пошатнулся. С одной стороны, я не понимал, почему Дженни и Берт не могли дать мне того же. Неужели я был настолько не важен для них, что они предпочли отдать меня богатому доктору и его жене, и отправиться дальше, сняв с себя всякую ответственность за меня?
Я поморщилась, понимая умом, что речь не обо мне. Но все равно почувствовала себя виноватой. Я подумала, не задаст ли однажды Мелоди мне тот же самый вопрос? Уилсон продолжал.
— С другой стороны, я внезапно осознал, что не совершенно не хочу того, чего, как всегда думал, хотел. Я хотел заниматься вещами, которые мне нравились, мне хотелось свободы, которой я никогда не испытывал. И я знал, что этот путь сильно отличался от того, на котором находился я.
— Я прекрасно тебя понимаю, — прошептала я.
— Да, я знаю, — взгляд Уилсона встретился с моим, и в нем была такая пылкость, что мое сердце медленно сползло вниз по моей груди. Как ему удается смотреть на меня так, в то же время обнимать всю ночь, ни разу не поцеловав?
— В последнюю неделю в Англии я покинул Манчестер и поехал в Лондон. Элис меньше всех в моей семье пеклась обо мне. Она тогда пожала плечами и сказала что-то вроде: «Повеселись, не убейся и будь здесь, когда настанет время лететь домой». Я встретился с несколькими приятелями из школы, провел неделю в пьяном угаре, делая вещи, о которых мне неловко говорить.
— Например? — спросила я, отчасти удивленная, отчасти взбудораженная тем, что Уилсон не так чист, как кажется.
— Я дорвался до общения. Я расстался с девственностью, но не помню большую часть процесса. На этом я не остановился. Ночь проходила за ночью, один клуб сменялся другим, одна девушка — другой, а мне становилось только хуже. Я старался вернуть себе равновесие за счет вещей, которые вызывали головокружение. Довольна?
Я кивнула, понимая, что он имел в виду. Я знала о головокружении не понаслышке.