Примми почувствовала, как к ее лицу прижимают маску, закрывая нос и рот.
— Когда снова начнутся схватки, попробуйте глубоко дышать в маску.
Она попробовала и услышала, как кто-то громко и жалобно стонет от боли. Примми не сразу поняла, что этот «кто-то» она сама. Потом ей показалось, что откуда-то издалека до нее доносится голос Артемис:
— Но я и есть муж! Во всяком случае, я здесь вместо мужа, потому что мужа у нее нет, а я обещала Примми, что буду рядом!
Удалось ли Артемис прорваться сквозь больничный кордон или нет, Примми не знала, но ей было уже все равно. Ее тело разрывалось на части, расщеплялось, раскалывалось словно орех. Ее терзала нестерпимая, нечеловеческая боль.
— Дыши, — настойчиво твердил чей-то голос. — Дыши! Дыши!
Несколько секунд спустя она услышала собственный крик, пронзительный и громкий, а затем ощутила стремительное движение чего-то скользкого, и вот она уже плачет от радости и облегчения; одна из акушерок помогает ей приподнять голову, и Примми видит ребенка на руках у сестры.
Он плачет, дергая ручками и ножками, влажные светлые волосики прилипли к головке.
— О! Он в порядке? Он здоров? — испуганно воскликнула Примми.
— Она в полном порядке, — заверила ее акушерка, хлопотавшая над ребенком.
Примми взяла из рук акушерки свою дочь. Завернутая в пеленку, она все еще надрывно плакала. Ощущая тяжесть маленького тельца на своей груди, Примми заглянула в крохотное сморщенное личико и почувствовала, как ее заполняет бесконечная нежность к этому беспомощному существу и любовь, такая огромная, что сердце не способно ее вместить.
Кто-то вошел в родильную палату, и в следующий миг послышался благоговейный шепот Артемис:
— Это мальчик или девочка, Примми?
— Девочка.
С мокрыми от слез щеками Артемис склонилась над малышкой и попросила:
— Можно мне ее потрогать? Примми, пожалуйста…
Примми кивнула, Артемис робко протянула руку и нежно погладила затихшего ребенка.
— А теперь вам придется покинуть палату, — строго прикрикнула на нее одна из акушерок. — Обычно мы даже мужьям не позволяем дотрагиваться до ребенка, не то что подружкам матери.
Артемис неохотно выпрямилась, и Примми произнесла хриплым от волнения голосом:
— Ее зовут Дестини[30], Артемис.
— Дестини?
Как ни странно, они никогда не обсуждали, кто и как назовет ребенка.
Примми кивнула.
— Единственное, что я могу для нее сделать, — это дать ей имя. И мне нравится имя Дестини. Оно необычное, в нем есть что-то особенное.
— Прекрасное имя. — По лицу Артемис снова потекли слезы. — И она такая красивая, Примми. Она просто замечательная.
— А теперь вы должны уйти, — заявила акушерка, теряя терпение. — Это родильный блок, а не отдельная палата.
Когда Артемис в конце концов послушалась и вышла, другая акушерка не смогла сдержать любопытства:
— Это так необычно, когда в родильную палату приходит подруга.
— Мы четверо всегда были неразлучны, — ответила Примми, слишком измученная, чтобы обращать внимание на недоуменное лицо акушерки, которой ее слова показались полной бессмыслицей. — Но теперь все изменилось.
Акушерка, давно привыкшая к тому, что после родов пациентки подчас не скоро приходят в себя, забрала девочку из рук матери, не задавая лишних вопросов.
Примми думала о том, насколько разительно все изменилось. Она думала о Кики, воцарившейся в Сидар-Корте вместе с Френсисом, о Джералдин, переехавшей в Париж, и об Артемис, которая никогда уже не будет прежней.
Все вокруг не просто изменилось, а изменилось до неузнаваемости. Одна эра закончилась, и наступила другая. Невозможно даже представить себе, чем это обернется.
Глава 16
Март 1978 года
Примми заваривала чай для плотника, который должен был собрать комплект кухонной мебели. Кухню Примми купила в подарок себе самой. Она мечтала о ней очень давно, целую вечность. Когда Примми только переехала в родительский дом, чтобы ухаживать за матерью, о новой кухне речь даже не заходила. Для миссис Сертиз кухонный гарнитур стал бы слишком сильным потрясением, ее сердце могло не выдержать. А после смерти матери Примми просто не хватало смелости что-то изменить в старом доме, так отчаянно нуждавшемся в ремонте. Существовала и еще одна причина, почему Примми не торопилась сменить мебель, — нехватка денег. Новая кухня, пусть даже не самая шикарная, — удовольствие не из дешевых.
Пока чайник закипал, Примми включила радио. Если бы она осталась работать в Би-би-ди-оу, то теперь зарабатывала бы неплохие деньги и смогла бы купить себе дорогую деревянную кухню вместо отделанного шпоном гарнитура, который собирал сейчас мебельщик. Но Примми не могла позволить себе думать о карьерном росте: маме становилось все хуже и хуже, она нуждалась в постоянном уходе.
После смерти матери Примми не обращалась в Би-би-ди-оу и не пыталась устроиться в какое-нибудь другое рекламное агентство. Она предпочла занять место старшего секретаря-администратора в небольшой компании, занимающейся экспортно-импортными операциями. Теперь контора Примми располагалась в пяти минутах ходьбы от дома в Ротерхите. Конечно, новая работа была далеко не такой престижной, не отличалась особым шиком и не была окутана магическим ореолом привлекательности, свойственным рекламному бизнесу, но Примми она вполне устраивала. Отец, хотя пока и не жаловался на здоровье, старел, становился немощным, и Примми после работы спешила домой, чтобы приготовить ему ужин.
— Мне нравится эта песня. — Тед Дав, старательно измерив кухонную полку и пространство на стене, сделал пометку на обоях, отступил на шаг и сунул карандаш за ухо. — Она такая спокойная и естественная.
Примми прислушалась к песне. Это был «Мыс Кинтайр» в исполнении «Уингз».
— Да, — отозвалась она. — Мне всегда нравился Пол Маккартни. Подростком я была настоящей поклонницей «Битлз».
— Правда? — Плотник принялся рыться в потрепанной сумке с инструментами. — А я в свое время с ума сходил от Фрэнки Лейна.
Примми улыбнулась и налила кипяток в заранее согретый чайник.
Тед вынул из сумки электродрель.
— Моя покойная жена заваривала чай так же, как вы, — заметил он, глядя на чайник в руках у Примми. — Теперь предпочитают чай в пакетиках.
Тед Дав нисколько не походил на вдовца. Его безукоризненно выглаженная рубашка выглядела чистой и аккуратной. Должно быть, он живет с подружкой, решила Примми.
При знакомстве Тед произвел на нее приятное впечатление: он держался довольно дружелюбно, но вежливо, без излишней фамильярности. Признаться, Примми испытала огромное облегчение — она нашла его визитную карточку в витрине кондитерской и ровно ничего о нем не знала.
— Ты уж давай поосторожней, дочка. Смотри в оба, кого подряжаешь, — предупредил отец, когда Примми сообщила ему, что наняла плотника. — Что, если он окажется мошенником?
Примми и сама мучилась сомнениями, но расценки на карточке показались ей вполне приемлемыми, и она решила рискнуть. Когда Примми позвонила плотнику и он пришел, чтобы осмотреть кухню и оценить объем работ, она окончательно убедилась в том, что бояться нечего. Во-первых, его внешность внушала доверие, а во-вторых, он держался безупречно.
Плотник не стал расхаживать по кухне, озабоченно качая головой, цокая языком и приговаривая, что работа слишком трудная и плату придется повысить. Он и не думал флиртовать с Примми, что избавило ее от неизбежного в подобных случаях чувства неловкости. Он просто объявил, сколько времени займет работа, и поинтересовался, когда хозяйка хотела бы начать. Самое поразительное, что и в дальнейшем он не разочаровал Примми. Дав явился утром в назначенное время, коренастый и крепкий, словно боксер, одетый в клетчатую рубашку с короткими рукавами и выгоревшие вельветовые брюки, безупречно аккуратный и подтянутый.
Отпустив замечание по поводу милой старомодной манеры Примми заваривать чай, он без лишних слов тут же вернулся к работе. Казалось, ему вполне достаточно общества включенного радиоприемника.