Джералдин увидела перед собой большой квадратный каменный дом, крытый шифером. На вид совершенно обыкновенный, он казался прочным и основательным, сделанным на века. Серый фасад оживляла единственная живописная деталь — зеленые ставни на окнах. Пожалуй, в них было что-то французское.
— Дом замечательный, — согласилась она, хорошо представляя себе, каким чудом должно казаться это жилище Примми, которая прожила всю жизнь в лондонском муниципальном доме. На мгновение губы Джералдин сурово сжались. Она вспомнила, как много лет назад, когда они еще учились в Бикли, Примми жила в другом загородном доме. В доме Кики.
Примми непременно спросит, хочет ли Джералдин разыскать Кики, но и тогда Джералдин ответит, что ее отношение к Кики не изменилось. Даже сейчас, тридцать лет спустя, она не желает ни видеться с Кики, ни разговаривать с ней. Никогда. Ни за что.
— Это гостиная, — объявила Примми, продолжая свою экскурсию по дому. — Когда я сюда въехала, она выглядела немного мрачновато, но я перекрасила стены в белый цвет, а обивку на софе и стульях сменила на желтую.
Гостиная оказалась прелестной большой комнатой с открытым камином в стене и книжными полками до самого потолка.
— Я ничего не меняла в комнатах для гостей, — заметила Примми, ведя Джералдин на второй этаж. — Моя тетя предоставляла свой дом детскому благотворительному обществу на время каникул, и все спальни, за исключением ее собственной, которая стала теперь моей, прекрасно отделаны. Вот эти две комнаты, — Примми махнула рукой в сторону двух спален, расположенных по левую сторону просторной лестничной площадки, — выходят окнами на мыс.
— А ты тоже предоставляешь дом детям-сиротам? — спросила Джералдин, следуя за Примми в первую из спален.
— Это вышло случайно. Через десять дней сюда прибудут пятеро детей, но я узнала об этом всего два часа назад. — Она опустилась на аккуратно застеленную односпальную кровать, а Джералдин подошла к окну, чтобы полюбоваться потрясающим видом на море. — Я собираюсь устроить здесь небольшую гостиницу для туристов, уже получила сертификат пожарной безопасности, и еще ко мне приходил с проверкой кто-то из муниципального совета. В общем, меня включили в списки домовладельцев, предоставляющих гостям постель и завтрак. Теперь мое имя значится в местных туристических путеводителях. В этом году уже поздно думать о постояльцах, но к следующей весне я успею все подготовить.
Джералдин стояла у окна, глядя на мыс, на море, сливающееся с небом, и на уединенную церковь на фоне морской глади. Этот дом — настоящая находка для туристов. И для детей здесь просто райский уголок. Мысль о детях заставила Джералдин вспомнить об Артемис.
Не отрывая взгляда от пейзажа за окном, она обратилась к Примми:
— Ты часто видишься с Артемис? Мне бы очень хотелось ее повидать. Я знаю, она потеряла ребенка. Видела некролог в «Таймс». Такое горе. Просто ужас.
Джералдин ожидала, что Примми откликнется, с сочувствием подтвердит, каким кошмаром стала гибель ребенка для Артемис, но ответа не последовало. Наступила напряженная тишина.
Решив, что Примми ее не расслышала, Джералдин повернулась к подруге.
Примми по-прежнему сидела на кровати, но глаза ее уже не сияли от счастья, а лицо напоминало застывшую маску. Она не испытывала больше ни радостного оживления от встречи с Джералдин, ни гордости за свой чудесный дом. Казалось, она раздавлена горем, словно постигшая Артемис трагедия случилась не двадцать пять лет назад, а только вчера.
— Прости меня, Примми, — пробормотала Джералдин, потрясенная глубиной ее отчаяния. — Я не хотела причинить тебе боль. Мне не следовало напоминать тебе об этом несчастье, ведь ты хорошо знала ребенка. Ты, наверное, относилась к малышке как к племяннице. Помнится, у девочки было такое необычное имя. Мне еще показалось странным, что Артемис так назвала дочь. Непривычный выбор. Совсем не похоже на Артемис.
— Артемис не выбирала. — Руки Примми судорожно сжались. — Это я выбрала имя. — Джералдин нахмурилась, ничего не понимая. Почему Артемис не могла сама назвать ребенка? — И я не относилась к Дестини как к племяннице. — В глазах Примми застыло страдание. — Она была моей дочерью. Моим ребенком. Но я родила ее незамужней и не могла ничего дать ей. А мне очень многое хотелось ей дать. И потому Артемис и Руперт удочерили ее.
Джералдин застыла, не в силах пошевелиться. Удары сердца слились в единый бешеный, несмолкающий гул. Признание Примми было слишком ужасным, слишком чудовищным.
— Саймон Лейн? — прошептала она, читая ответ в глазах подруги. — Ох, Примми! Милая, дорогая Примми. — Джералдин бросилась к кровати, села рядом с Примми и порывисто сжала ее руку. — Почему ты мне ничего не сказала? — Слова Примми неожиданно глубоко задели Джералдин. — Я и понятия не имела, что ты ждешь ребенка. А кто-нибудь еще знал? — Даже для спокойной и сдержанной Джералдин потрясение оказалось слишком велико. Ее трясло как в лихорадке. Дочь Примми приходилась Кики единокровной сестрой. Как же Кики это восприняла? И как отнеслась к тому, что Артемис удочерила девочку? А Саймон Лейн? Какое неслыханное равнодушие! Почему он не поддержал Примми? Ведь у него было достаточно денег, чтобы Примми не испытывала материальных трудностей, одна воспитывая ребенка. Джералдин не хотелось произносить вслух имя Кики, но все же она это сделала. — А Кики? Кики знала?
Примми угрюмо покачала головой:
— Нет. Никто не знал. Даже Саймон. И как я могла сказать тебе, Джералдин? Ты уехала в Париж. У меня не было ни твоего адреса, ни номера телефона.
Джералдин вздрогнула как от удара. Она тогда оборвала все нити, связывавшие ее с прежней жизнью. Поступила как законченная эгоистка.
— Мне очень жаль, — растерянно прошептала она. — О Господи, Примми, мне так жаль.
Примми крепко стиснула ее руку:
— Тебе не в чем винить себя, Джералдин. Тебе самой пришлось вынести слишком много. А я всегда утешалась мыслью, что Артемис любит Дестини всей душой, что моя девочка окружена заботой. Я знала, как выглядит ее спальня, видела их сад и потому могла легко представить, как Дестини там играет. Я гладила прелестного пони, которого купил для нее Руперт. В первые два года мы постоянно обедали вместе с Артемис. Она приносила мне фотографии Дестини и рассказывала, как девочка растет, что умеет делать. Я не чувствовала себя отрезанной от нее.
— Но ты ее не видела?
Примми покачала головой:
— Нет. Все консультанты из организаций по усыновлению категорически возражали против общения ребенка с родной матерью. Артемис не придавала этому значения. Она хотела, чтобы я тоже участвовала в жизни Дестини, чтобы малышка считала меня своей любимой тетей, но Руперт не желал, чтобы ему постоянно напоминали о том, что Дестини не его ребенок. Он положил конец нашим встречам с Артемис. А потом… — Примми замолчала. На мгновение у нее перехватило дыхание. — Потом Дестини утонула в бассейне на вилле в Испании. Ни я, ни Артемис не были на ее похоронах. Артемис лежала в больнице после серьезной автомобильной аварии, а Руперт не посчитал нужным сообщить мне о похоронах. Думаю, он просто не хотел видеть меня там. Дестини была его дочерью, его маленькой девочкой, и в такое страшное время он не желал делить ее ни с кем.
Повисло неловкое молчание. В квадрате окна виднелся кусок пронзительно-голубого неба. В небе кружили чайки. Наконец Джералдин мягко спросила:
— А как остальные твои дети, Примми? На веб-сайте я прочла, что их у тебя четверо. Наверное, кто-то уже замужем или женат? У тебя есть внуки?
Примми вытерла рукой мокрые от слез щеки.
— Две дочери замужем: Джоанн и Милли. Но внуков нет. Пока.
— А остальные? Что они думают насчет твоего неожиданного приключения — переезда в Корнуолл?
Примми вымученно улыбнулась.
— Джош и Люси? Насчет Джоша даже не знаю. Он горожанин до мозга костей и почти не выбирается из южного Лондона. Подозреваю, что он слабо себе представляет, где находится Корнуолл. А Люси — прирожденная путешественница. Объездила весь мир. Сейчас она в Австралии, но надеюсь, скоро вернется в Англию и тогда непременно приедет сюда. Уверена, ей здесь понравится, хотя вряд ли она останется погостить. Обычно Люси нигде надолго не задерживается.