Ирина быстро приготовила ужин, накрыла стол. Мы выпили вина за встречу после долгой разлуки, поужинали, сели на диван, и Ирина, прижавшись ко мне, сказала:
– А теперь, мой дорогой, рассказывай, как ты жил эти десять лет, как оказался в Москве… Короче, рассказывай все, все… и, пожалуйста, подробно…
Я перебил ее:
– Нет, сначала расскажи мне как ты оказалась в Ташкенте? Я хорошо помню, что, когда мы встретились в Крыму, ты говорила о переводе твоего мужа в Термез? Правильно?
Она вдруг как-то тяжело вздохнула и ответила:
– Да, Толя… все правильно… Ну, хорошо… Тяжело вспоминать, но я расскажу тебе обо всем, что было со мной за это время, а потом ты расскажешь мне о себе…
– А почему тяжело вспоминать? – спросил я.
– Сейчас поймешь… Три года мы жили в Термезе. Мужа повысили в должности, получил звание полковника и его перевели в Ташкент, в штаб округа. Так мы снова оказались в этом городе. Получили квартиру, жили нормально, как все люди… Муж служил, я работала, дочь училась. Когда в декабре семьдесят девятого наши войска вошли в Афганистан, мужа буквально через несколько дней отправили туда, а через три месяца, в конце марта, – она замолчала, заплакала и сказала, – …он погиб. Машина подорвалась на мине… Все, кто был в машине, погибли…
Когда она произнесла это страшное слово «погиб», я просто оцепенел. Но быстро пришел в себя, начал успокаивать ее, обнял, говорил какие-то слова утешения, выразил соболезнование. Видел, как тяжело даются ей эти воспоминания.
…Постепенно Ирина успокоилась и продолжила свой рассказ:
–Тела всех погибших доставили в Ташкент в цинковых гробах – ты, наверное, знаешь, что их называют «груз 200», – на самолете, у которого тоже страшное название – «Черный тюльпан». Вскрывать гроб не разрешили, похоронили с воинскими почестями… Вот так два года назад я стала вдовой. Ты не представляешь, как мне было тяжело тогда и как я пережила все это – сама не знаю… Депрессия была ужасная, не хотела жить… слава Богу, дочь и коллеги помогли выбраться из этого кошмара.
– Представляю, Ирина… Очень хорошо представляю…
Мы помолчали несколько минут. Чтобы как-то отвлечь ее от тяжелых воспоминаний, я спросил:
– Ты осталась одна с дочерью?
– Да…
– По-моему она училась в мединституте?
– Да. Окончила институт, ординатуру. Сейчас работает терапевтом в Республиканской больнице.
– Замужем?
– Нет. Не успела… Жених – капитан, тоже оказался в Афганистане. Командует там ротой, а мы здесь с ней переживаем – она за жениха, а я за будущего зятя… Я всегда была убежденной атеисткой, а когда схоронила мужа – пошла в церковь… Молю Бога, чтобы он помог зятю остаться в живых… Ты знаешь, когда я прихожу в хирургию осматривать поступивших раненых, у нас ввели такой порядок, и вижу искалеченных молоденьких ребят, мне становится страшно. Всякий раз думаю, прости, Господи, за каким… хреном мы полезли туда? Что мы там забыли? Ты – представитель минобороны, можешь ответить на мой вопрос?
– Нет, Ира… Не могу… Помнишь, как в армянском анекдоте, «сами удивляемся» … Члены Политбюро сказали, что друзьям афганцам потребовалась «интернациональная помощь». Войти в Афганистан мы вошли, а вот, как и когда выходить будем один Бог знает. Отечественная война через четыре года закончилась, а здесь воюем уже третий год и конца не видно…
…Никто не знал тогда, что война будет продолжаться почти десять лет и что наши потери составят около пятнадцати тысяч человек…
Ирина продолжила рассказ:
– Мальчишки не хотят воевать неизвестно за кого и за что… Некоторые стреляют себе в руки, ноги, чтобы только вырваться из того кошмара и вернуться в Союз. Следователи в хирургии каждый день работают… Допрашивают раненых. Ищут членовредителей. Страшно, Толя, страшно мне, – и у неё по щекам потекли слезы.
– Ну, ладно, хватить о войне. Все равно мы с тобой ничего не изменим… Рассказывай лучше, как ты жил все эти годы, когда и как оказался в Москве… Мне интересно буквально все…
…Мы очень долго говорили с Ириной. Вспоминали Алма-Ату, встречу в санатории и даже Дальний Восток. Примерно в десять вечера позвонила дочь Ирины. Как я понял из их разговора ее интересовало состояние здоровья мамы. Очевидно дочь спросила, чем она занимается потому что Ирина как-то восторженно сказала ей: «А у меня гость… Врач – член московской комиссии, с которым мы работали когда-то в Алма-Атинском госпитале. Не волнуйся, доченька, пока все нормально… Спокойного тебе дежурства…». Положив трубку, Ирина сказала мне: