Потом он стал подробно рассказывать о необыкновенных целебных свойствах мочи и добавил, что мочу не всегда принимают внутрь: при воспалении горла ее можно употреблять для полосканий. Кира ошеломленно поддакивала, и, ободренный ее вниманием, он перешел на описание пятидневных сухих голодовок... Кто бы сейчас поверил, что каких-нибудь пять лет назад не было в их концертной организации мужчины галантнее Семена Кипринского. Так и не поняв, какое впечатление произвел на Киру своими медицинскими выкладками, он продолжал позванивать и в конце концов, не дождавшись очередного приглашения, не выдержал:
- Милая Кирочка, - сказал он ей мягким бархатным баритоном. - Не замыкайтесь в своем одиночестве, пригласите в гости: такое уж наше вдовское дело - жалеть друг друга.
Искренность подкупает, и они снова встретились; но о чем бы ни шла речь, она нервничала и все время ждала, что вот сейчас он заговорит о моче... Но, главное, она не могла нарушить своего четырехлетнего вдовства... не могла и не хотела. Особенно отчетливо она почувствовала это с другим человеком, который сначала показался ей интересным - настолько, что она приняла его приглашение в ресторан. И опять это был актер, один из тех, с кем свела ее работа над очередным сюжетом программы. Он работал в знаменитом драматическом театре и сам тоже был знаменит. Правда, скорее в прошлом, но сам он так не считал и по привычке продолжал носить темные очки, отгораживаясь ими от узнающих взглядов толпы. Свою несомненную заинтересованность Кира обнаружила, собираясь в ресторан: она провела у зеркала битый час, давно с ней такого не случалось. Чувство будоражащего волнения не оставляло ее, когда она ехала к условленному месту встречи, и когда входила рядом с ним в переполненный зал ресторана, и когда просматривала принесенное официантом меню...
Этот человек тоже был седым, но его седина отливала легкой голубизной, и невольно Кира подумала, что, возможно, он подцвечивает ее синькой, как одна знакомая актриса. Почти сразу он стал говорить о себе, а начав, уже не мог остановиться: его спектакли, его фильмы, его поклонники и - эта бездарная молодежь... На эстраде появились музыканты, начались танцы, но он продолжал говорить, как будто к ним это не имело никакого отношения. Кира слушала и наблюдала за танцующими; ее внимание привлекла молоденькая девушка, почти девочка, в замшевой юбке - такой короткой, что она скорее смахивала на трусики. У нее были не очень длинные толстоватые ноги, но Кира вдруг почувствовала укол зависти: эти крепенькие икры цвели такой молодостью, что захватывало дух, а вот она никогда не сможет себе позволить такую юбку, несмотря на свои еще безупречные ноги, уже не сможет... Она следила за девушкой глазами и старалась вспомнить, что та должна была чувствовать среди возбужденной подвыпившей толпы, под атакующими взглядами мужчин, в объятиях высокого, с яркой южной внешностью, партнера.
- Вы помните, как нашумел этот спектакль, - бубнил актер, лениво прихлебывая из бокала. - И вот сейчас этот спектакль идет снова. Я смотрю и думаю: какое отношение имеет к пьесе водевиль, который нам показывают на сцене? Новое прочтение? Современная трактовка? Очень хорошо... только при чем здесь автор? Тогда нужно писать на афише - по мотивам...
Девушка чему-то засмеялась - и зубы были такие молодые, еще моложе ног! "И пусть, - подумала Кира. - Все равно: буду бороться до конца, до самого последнего!" Она еще не понимала, как можно с этим бороться, знала только, что никогда не станет напяливать на морщины непроницаемую маску макияжа, как делала это в последние годы жизни ее мать...
А актер все бубнил, и, чтобы поддержать разговор, она спросила его, как он относится... и она назвала имя, которое сама считала очень перспективным.
- Вы это всерьез? - Актер поднял густые темные брови ("Небось, красит", мимоходом подумала Кира). - Лично я ничего позитивного по поводу его творчества сказать не могу. - И, не сдержавшись, мстительно добавил: - Во всяком случае, звездой ему не быть!
Музыканты ушли отдыхать, та девушка в мини-юбке, полыхнув жаром, прошла мимо их столика, официант принес кофе с пирожными, а он все говорил о себе и с каждой минутой все больше раздражался, непонятно на кого... Спрашивается, зачем было приглашать ее в ресторан, недоумевала Кира, и ей уже хотелось только одного: скорей оказаться дома - сесть перед телевизором с Муськой на коленях или взять томик Диккенса, все равно что, и читать, читать - пока не начнут слипаться глаза.
Один раз она все-таки нарушила свое вдовство - с совершенно чужим тридцатилетним мужчиной, почти незнакомцем. Он работал ассистентом режиссера на одной из программ, и иногда Кира сталкивалась с ним в коридоре или в студийном кафе. Была весна, апрель, прошло четыре месяца с ее поездки в Финляндию. В тот день она вышла со студии рано, и в глаза ударило веселое апрельское солнце; Кира даже зажмурилась и вдруг остро обрадовалась весне... Потом она услышала нагоняющие шаги, кто-то поравнялся и пошел рядом. Она узнала его, потому что он имел запоминающуюся внешность: у него были рыжие, даже на вид жесткие, вьющиеся волосы и небесно-голубые смеющиеся глаза. Чем-то он отдаленно напоминал ей Муську.
- Здравствуйте, - сказал он и показал в улыбке крупные белые зубы. Что-то я давненько не встречал вас в кафе - даже соскучился... не верите?
Она так и не смогла себе объяснить, что это было... неужели просто весна, мгновенная ностальгия по молодости, по ушедшей любви? Они медленно шли по улице, и Кира смеялась его остротам, шутила сама и с наслаждением подставляла лицо щедрому весеннему солнцу. Потом сидели в каком-то кафе; она рассказывала ему о своем последнем сюжете, а он внимательно слушал, и его жесткая шевелюра горела, подсвеченная, как прожектором, падающим в окно солнечным лучом. И опять они нога за ногу брели по тротуару, а когда переходили дорогу или на пути попадалась глубокая колдобина, он поддерживал ее под локоть, и тогда она видела мелкие рыжие веснушки на его лице. Теперь говорил он...
История оказалась классической: он был провинциал, приехал в Ленинград из самой что ни на есть глубинки поступать в Театральный институт. Поступил, закончил и по распределению должен был ехать в Воронеж. Но не уехал, а, женившись на сокурснице, остался в Ленинграде и, пробавляясь случайными заработками, ждал случая зацепиться в одном из театров. Вместе с женой и ее нестарыми родителями мучился в двух комнатах огромной коммунальной квартиры. Полгода назад, не выдержав, разошелся с женой, и с тех пор мыкался по чужим углам; на телестудии он работал второй год.
Расстались они, договорившись, что вечером он приедет на чай, к тому же был очередной выпуск ее программы.
Все казалось неизбежным и абсолютно естественным до момента, когда он разжал объятия и потянулся за сигаретой. Он лежал, курил и не смотрел на нее. Отрезвление началось именно с его явного нежелания смотреть на нее после... И Кира встала и вышла в ванную. Увидев себя в зеркале, она сморщилась, как от боли, и обессиленно присела на краешек ванны. Да, в молодые годы растрепанные волосы, стертая поцелуями помада, размазанные ресницы не имели абсолютно никакого значения: в молодости они с лихвой восполнялись припухлостью свежего рта и взволнованным блеском глаз... "Так тебе и надо, - взглянув на свое лицо, подумала Кира. - Боже ты мой, какой стыд..." Стыдно было так, что, если бы было можно, она вообще не вышла бы из ванной, пока он не уйдет. Однако пришлось, наскоро восстановив макияж, вернуться назад; они сидели в кухне, пили чай, и он снова начал описывать ей трудности жизни в чужом углу и преувеличенно расхваливал ее уютную квартиру. Потом придвинулся и стал целовать ее руки, но теперь, в состоянии полного отрезвления, она сразу почувствовала фальшь и отодвинулась. Как же она сразу не поняла? Как могла так легко попасться на удочку? Такая расхожая ситуация: молодой бездомный мужчина и женщина "элегантного возраста", хозяйка вожделенной благоустроенной квартиры... Конечно, он давным-давно знал о ней все, что ему было нужно знать... да, вот до чего она, оказывается, докатилась. "Ты, с твоей красотой..." Когда он, наконец, ушел, Кира долго стояла под душем, но все равно казалась себе несвежей, пахнущей чужим телом и совсем, окончательно старой.