— Подумаем, Виталий, нельзя ли вам как-нибудь помочь?
— Я уже думал, и помочь мне трудно. Дело в том, что у нас довольно бездарная директриса — грубости, оскорбления мастеров, буквально мат. К тому же Матюнин против меня.
— Кто это еще Матюнин?
— Это заведующий сектором парикмахерских нашего управления культурно-бытового обслуживания.
— А за что же он против вас?
— За мои выступления. Тут меня выдвинули секретарем комсомольской организации по району. Я не отказался, несмотря на отсутствие времени. Я должен выдвигаться в своем развитии, получать авторитет. Авторитет у меня не такой уж маленький, но и не очень большой, средний. Так вот, на комсомольском собрании я выступил и стал заострять вопрос. Говорю, говорю, заостряю…
— Какой же вы вопрос заостряли?
— Насчет амортизации инструмента. Говорю: «Когда будет возбужден вопрос о безобразиях выплаты компенсации за амортизацию инструмента?» Так и сказал и этим очень выиграл в своем авторитете. Матюнину это, конечно, не понравилось, он сам заинтересован в том, чтобы амортизацию не выплачивать.
— Почему заинтересован?
— Он имеет от этой недоплаты прямую выгоду.
— Крадет, что ли?
— Не так чтобы буквально крадет, но пользуется.
— Неужели с этим нельзя ничего сделать?
— Очень трудно. Эти предприятия культурно-бытового обслуживания, грубо говоря, тащатся за хвостом у государства. А они, Матюнин и такие же, как он, пользуются тем, что до сих пор государству в своем движении некогда было навести в этом деле законность. Взять, скажем, расход материалов. Существует определенная норма на операцию. Тут недодал, тут заменил, а некоторые ухитряются пускать в ход вторично, и это все деньги. А еще я позволил себе заострить вопрос о культуре обслуживания. Лучше плохо обслужиться у культурного мастера с хорошей внешностью, чем то же плохое обслуживание иметь плюс хамство. Это возбудило против меня тех мастеров, которые еще не овладели культурой обслуживания…
— Послушайте, Виталий, — сказала я, — а что, если я ему позвоню?
— Кому?
— Да Матюнину, будь он проклят.
— Я был бы вам очень благодарен.
— Ну, так давайте телефон.
Я набрала номер. Мне ответил жирный, чувственный бас:
— Матюнин у аппарата.
— Товарищ Матюнин? С вами говорит директор Института информационных машин, профессор Ковалева.
— Очень приятно, — сказал бас.
— Товарищ Матюнин, тут в одной из ваших парикмахерских работает молодой мастер Виталий Плавников.
Матюнин молчал.
— Вы меня слышите?
— Слышу, — ответил он суховато.
— Так вот, я уже второй год у него причесываюсь и должна сказать, что это выдающийся мастер, настоящий художник…
— У нас все мастера хорошие, — сказал Матюнин железным голосом.
— Но этот мастер… Вы же знаете, что у него отбоя нет от клиенток…
— Не нахожу в этом мастере ничего особенного. В нашей системе все мастера квалифицированные, сдают техминимум, умеют выполнять модельные прически и все виды операций. А на этого Плавникова постоянно поступают жалобы: грубость с клиентами, невыполнение плана…
— Нельзя же строго требовать выполнения плана, когда речь идет о художественной работе.
— По-вашему нельзя, а у нас вся работа художественная. Что же, нам всем план не выполнять?
— Все-таки я бы вас очень просила учесть мой отзыв о его работе. Наверное, вы не от меня одной это слышите.
— Виноват, я больше слышу жалобы. Кроме того, откуда я могу знать, кто это со мной разговаривает?
Я бросила трубку.
— Я так и знал, — сказал Виталий. — Он еще и потому против меня имеет, что я не вношу ему денег. Делаю вид, что мне это неизвестно.
— Что неизвестно?
— Существует такое неявное правило — конечно, нигде оно не приводится, — что каждый мастер, желающий спокойной работы, должен вносить ему деньги, не очень большие, но порядочные, три-четыре рубля в месяц.
— Господи, что вы говорите, Виталий? Может ли это быть?
— А отчего же? В нашем запущенном участке такие явления среди администрации случаются. Зарплата небольшая, чаевых нет, они и стараются улучшить свое положение. Зачем бы, например, он с высшим образованием сидел на такой должности?
— А у него, мерзавца, высшее образование? Какое же?