— Юрист. Мне, между прочим, нравится такое образование, если, конечно, употреблять его по прямому назначению. Я бы охотно поступил на юридический…
— Ну ладно, об этом речь еще впереди. Сейчас хорошо бы его изобличить.
— Матюнина? Чересчур хитер. А где свидетели? К тому же, пока я состою в этой системе, такое прямое выступление может принести вред моей работе, сделать ее прямо-таки невозможной.
И вдруг неожиданно он сказал:
— А я, Марья Владимировна, хочу уходить.
— Из этой точки?
— Из дамских мастеров.
— Да что вы, одумайтесь: у вас готовая специальность в руках, а самое главное — вы любите эту работу и у вас талант.
— Такой талант слишком неподходящий для нашего времени. И еще я вам скажу, Марья Владимировна, я на свой заработок по количеству не обижаюсь, но мне не нравится его качество. Мне приходится зависеть от доброго желания клиентов, которых я даже не всегда уважаю.
— Понятно. Но только вы не торопитесь. Хотите, я поговорю о вас на киностудии? Может быть, они вас возьмут?
— Я уже узнавал. На киностудии требуют специальное образование, художественный техникум, там не важно качество работы, а одна бумажка.
— А мы посмотрим, может быть, и выйдет. Только не торопитесь, ладно? Ну, до свиданья, Виталий, не расстраивайтесь.
Виталий встал.
— Я уже настроился обратно. Я вас обслужу.
А с киностудией оказалось все не так просто, как я по наивности предполагала. Во-первых, не было вакансии. Кроме того, действительно требовалась бумажка. Но мне обещали подумать. Уж очень я просила за Виталия. Скрепя сердце я даже выдала его за своего двоюродного племянника (не знаю, есть ли такое родство?).
— Только по вашей просьбе, и то вряд ли, — сказал мне администратор.
Дома шел очередной спектакль с мальчиками. Мне никогда не удается их убедить, что я сержусь на них совершенно серьезно. Из всего они делают балаган.
— Паяцы, — сказала я.
— Ты разве человек? Нет, ты паяц! — заорал Коля омерзительным голосом.
— Что ты орешь, дурак?
— Опера «Паяцы», музыка Леонкавалло.
Ох, как мне иногда хочется дать ему в ухо — почему-то именно ему, а не Косте.
— Юность, — подал голос Костя, — ты понимаешь, мать, юность требует особого внимания, чуткости, так сказать…
Зазвонил телефон. Подошел Коля.
— Владычица, тебя. Кто бы он ни был, молюсь богу за его душу!
Я взяла трубку:
— Слушаю.
Я не сразу узнала голос Виталия. Он весь звенел изнутри.
— Марья Владимировна! — закричал он. — Марья Владимировна, можете меня поздравить! Я больше не дамский мастер! Я покончил с этой специальностью!!
— Что вы? Так скоро? Я же просила вас не торопиться… Мне кое-что обещали…
— Не нужно ничего, Марья Владимировна. Я хочу быть обязанным только себе.
— Вы что, ушли с работы? Куда же?
— На завод, учеником слесаря. Я очень доволен, очень!
— Как же так? Отчего так внезапно?
— Я внезапно не поступаю. План продуман во всех деталях. Буду работать в коллективе, сдам за десятилетку, потом за институт. Но вас, Марья Владимировна, как исключение, я всегда буду обслуживать. Я согласен ездить к вам на дом, хотя бы это было и трудно по времени.
— Спасибо, Виталий. Большое спасибо. Желаю вам успеха, понимаете? Если нужна будет какая-нибудь помощь…
— Я понимаю. Я вам позвоню.
— Звоните. Всего вам хорошего. Спасибо, спасибо…
Я положила трубку и стояла, разглядывая свои ладони.
Эх, чего-то я тут недосмотрела…
— Что случилось? Хорошее или плохое? — спросил Костя.
— Сама не знаю. Пожалуй, хорошее.
Ну что ж?.. Счастливого пути тебе, Виталий!
1962
