- Вот… Ну что? Так, да, Ложка?..
Обалдевший и онемевший сразу Ложка, - а кто бы не обалдел и не онемел на его месте? - только коротко кивает, сглатывает, медлит ещё секунду, потом снова сглатывает, - надо же, Ил-2 онемел! - и вдруг одним незаметным движением оказывается перед стоящим во весь рост нагишом на краю дивана Тишей. Ложка обхватывает его обеими руками, но это не объятие, это так… Илюша, - Ложка, - обхватывает своего Тишу обеими руками, - Ложкины локти у Тиши на пояснице касаются друг друга, а руки вдоль гибкой мальчишкиной спины, и верные крепкие узкие Ложкины ладони, - какое счастье, что Тиша, тогда ещё Гриша, их не оттолкнул! - эти две ладони, в которых Ложкина душа и Тишино счастье, они у Тиши на лопатках, и Тишины лопатки сладко вздрагивают под этими любящими ладонями, а в груди у Тиши сладкая боль и тяжкая невесомость Любви… Но это не объятие, - нет. Ложка поначалу не прижимается к своему уже навсегда Тише, Ложка через ладони вбирает в себя чувство, радость, Любовь и счастье мальчика, - Ложка, запрокинув голову с пепельными волнами кудрей, смотрит немного снизу в лицо Тиши: - так теперь и будет всегда, - понимает Илья Логинов, - я всегда теперь буду смотреть на него так, снизу вверх, отныне и навсегда, - Боги, а как же иначе?
- Ил-л, Л-лож-жка, мой…
- Всё, молчи теперь, самурай, - слова, слова, - придёт им черёд, а сейчас не будем… Нет. Скажу ещё: - я тебя люблю, это навсегда у меня, я могу только так, навсегда, и ещё, - ты самый. Самый красивый, и самый лучший, и это счастье, а Стаська у меня самый настоящий, и вообще он самый-самый, - а уж какое это счастье… Ну, всё, а теперь…
И Ложка, подрагивая от чувства, прижимается к груди, к втянувшемуся тут же, с проявившимися сразу квадратиками пресса Тишиному животу, и снова, верх щекой, - зажмуренные веки обоих мальчиков, - и Ложка уже лицом на груди у Тиши, и теперь это настоящее объятие, - Тиша млеет, но ничего не делает, - он ведь и так стоит из последних сил, колени дрожат, и ватные, будто в первый раз на вышке в бассейне, и получается так, что держит Тишу Ложка, держит своим объятьем, - а Тиша плывёт, зажмурив веки, запрокинув голову, с потемневшей золотистой прядкой, прилипшей к покрывшемуся испариной лбу, - как это красиво! Да, Тиша плывёт, и пусть его руки бессильно лежат на плечах у Ложки, а вот сейчас начнётся полёт, и Тиша, уплывая, ныряя всё глубже и глубже в изумрудные волны Ложкиной любви, теряя дыхание в этой прозрачно-изумрудной глубине, и обретая вдруг уже новое, вечное дыхание Любви, понимает, что вот сейчас и будет ГЛАВНОЕ в его жизни, то, для чего он переродился в этом наиглавнейшем круге Кармы, - и они с Ложкой будут летать, ведь Ложка, это могучий самолёт, штурмовик Ил-2, и они полетят… А Ложка уже теряет ощущение реальности, он в главном из Миров, в Мире, где дано воплотиться мечтам, - Мире их любви. Ложка прерывисто, с детским всхлипом выдыхает, круговым движением проводит лицом по шёлку Тишиной груди, - тот совсем заваливается назад, и только Ложкины верные сильные руки держат Тишу, - и Ложка ловит сосок мальчика своими очень красивыми губами, втягивает его, чувствительно прикусывает, - нет! - не больно, конечно же! - просто чувствительно, и языком катает крохотное зёрнышко между зубами…
- М-м-мама… м-м-м… Ложечка, мой…
Всё, терпения больше нет у них, кончилось терпение! Это ведь словно пытка, самая сладкая и тяжкая пытка, - сладость и тяжесть Любви. Но ведь для того, чтобы продолжить, а лучше, правильнее сказать: - чтобы всё начать, - этим двум мальчикам надо лечь вместе, и надо ещё, чтобы Ложка тоже, как и Тиша, разделся… Ну, Ложка это сам получше других понимает, не надо ему советовать, что, мол, и как! Ложка осторожно валит Тишу назад, а тот и сам валится, и не боится упасть, - во-первых, не с девятого же этажа на асфальт! - а во-вторых, Ложка же его, Тишу, держит, а руки у Ложки крепкие, сильные и верные, - и так будет теперь всегда, понимает Тиша, - всегда и навсегда теперь Ложкины руки будут держать Гришу Тихонова, всегда эти верные и сильные руки будут с Тишей, - хоть лети он, хоть плыви, а хоть и сражайся даже, если доведётся! И сейчас уверенный в навсегда своём Ложке Тиша просто оседает, опускается, запрокинув голову, на Ложкиных руках на диван. А Ложка его держит. Держит, опускает, разворачивает при этом, чтобы Ложкин навсегда любимый Тиша лёг прямо, поудобнее чтобы, и вот так получается, что Тиша, вытянувшись в подрагивающую струнку, лежит поверх одеяла, головой на подушке, и склонившийся над ним Ложка выпрастывает руки из-под Тиши, и, путаясь пальцами, застревая головой, тянет с себя свою фирменную, - фиг такую купишь где попало! - мастерку с эмблемой I.P.S.C., - золотая звезда с Земным шаром, - Ложка стягивает торопливо, стоя на коленях на ковре перед диваном с себя свою фирменную мастерку с вышитой золотом эмблемой Международной Конфедерации практической стрельбы. Тянет её через свою голову так торопливо, путаясь, задыхаясь, поругиваясь сквозь зубы, что мастерка тащит следом за собой и футболку, - а вот футболка, как раз, совсем простая, - белая, белоснежная даже, но, в общем-то, совсем обычная надета на Ложку сегодня футболка. Всё. Снято, и Ложка, не глядя, отбрасывает свернувшиеся в мягкий ком мастерку и футболку… куда-то. Тиша, улыбнувшись краешком губ, отслеживает полёт Ложкиных шмоток, - да ну, потом же разорётся Ил-2, куда это, мол, шмотки его, гадские подевались, брядь и брядь?! - и тут же переводит Тиша взгляд снова на Ложку, стоящего перед диваном на ковре на коленях. И уже Тиша не улыбается, смотрит очень серьёзно на своего Ложку, на растрёпанные волны его пепельных кудрей, - в неярком свете настенного бра они кажутся стальными, - и в глаза, - в Ложкиных зелёных, реально зелёных глазах сейчас одни зрачки, и в их волнующей Тишу бездонной пропасти полным-полно Любви! Только Любовь там сейчас, и нет у неё дна, - и вовсе не страшно туда упасть, радостно и очень волнительно, но вовсе не страшно, и Тиша прерывисто, подрагивая тонкими крыльями прямого носа, вздыхает, - и серьёзно, всё также серьёзно, - только ведь так сейчас и можно, ведь происходит ГЛАВНОЕ, кладёт подрагивающую ладошку Ложке на плечо. И это тоже впервые, и Тиша снова теряет контроль над дыханием, - впервые он касается голого Ложкиного плеча! А какая кожа… И под кожей… Крепость, сталь и волны Ложкиных тренированных мышц, - оказывается, что Тиша мечтал об этом… всегда! А понял, что мечтал, лишь сейчас, коснувшись…