Порой отцу удавалось выиграть. Обычно он брал сигареты, которые дома прятал в стенном шкафу. Однажды там я нашел шоколадки, жвачки и карамельки. Старик даже ни разу меня не угостил!
Отец был скрытен, сосредоточен на себе, а иногда и страшно суров. Сказать, что мы его боялись, — ничего не сказать. Маму особенно пугали его приступы гнева. Они всё время ссорились. У нас была маленькая собачка по кличке Чиби. Когда вечером она начинала лаять, это значило, что отец должен скоро прийти. Мы тут же бежали прятаться в свою комнату. Затем мы слышали, как мать говорила: «Дети уже легли спать». Иногда отец уходил и часами резался в патинко, проигрывая весь свой дневной заработок. Тогда он напивался, и ситуация накалялась. Отец становился неуправляем, он избивал маму, бил её кулаком, так как не мог ударить собственную мать. Это было ужасно. Почти каждый вечер мы слышали, как кричала наша бедная мама, она отбивалась, плакала: отец был настоящим тираном. Порой после этих домашних скандалов старик мог пропасть на целый день, и никто из нас не знал, где он. Последнее, о чем он думал, — это наши проблемы. Он был слабаком.
Отец терпеть не мог американцев. Это была по-настоящему животная ненависть. Однажды, когда мне было примерно лет шесть, он решил взять меня на море вместе со своими товарищами по работе. Мы сели в поезд до Эносимы, маленького острова, расположенного в пятидесяти километрах к югу от Токио. Впервые увидев море, я был ошарашен: я не умел плавать, гладкая поверхность, блестящие волны, прилив, отлив, пена и горизонт, который простирается повсюду, куда хватает глаза... Ощущение было ужасающее. Что до отца, то, желая увлечь меня плаванием, он чуть не утонул! Его удалось спасти буквально в последний момент. Обратно мы ехали в переполненном поезде. Напротив нас сидел иностранец — американский военный, высокий, красивый, элегантно одетый — в форме. Когда он заговорил со мной по-японски, мне показалось, что я встретил Бога. Но больше всего я удивился, когда он уступил мне место и предложил шоколадку. Это уже для моего отца было слишком, такого он выдержать не мог. Внутри моего старика буквально всё кипело. Он был так растерян из-за поведения незнакомого иностранца, что не смог удержаться от благодарности и извинений. Отец был готов броситься к его ногам. Всю дорогу он продолжал перед ним заискивать. Мне казалось, что так и должно быть, потому что американец меня очаровал своей божественной красотой. Хотя в глубине души, мне помнится, чувства мои были двойственны. С одной стороны, я восхищался этим чужаком, но с другой — отец зашёл слишком далеко, забыл о сдержанности и самолюбии. Он не мог поверить, что иностранец, а тем более американец, захотел порадовать его сына... Я был мал и плохо понимал обстановку: война, её окончание, поражение, оккупация, причины присутствия американцев на японской территории... Но с тех пор, как я впервые увидел море в Эносиме, а может, и благодаря плитке шоколада, у меня нет враждебности по отношению к американцам.
Ко всему прочему у отца было слабое здоровье, к тому же он нередко злоупотреблял алкоголем. Он не особенно интересовался нами, что уж говорить о нём самом. Внезапно отец тяжело заболел, его разбил инсульт — часть мозга лишилась кислорода. Восемь лет он провел на больничной койке. Это были очень тяжёлые годы. Мама, я, мои братья и сестра по очереди приходили к нему в госпиталь. Иногда, мы ночевали прямо там, на полу, потому что отца нужно было кормить завтраком, обедом и ужином. Порой заболевала и мама или простужался один из моих братьев. Я же должен был быть самым сильным и ответственным, чтобы ухаживать за моим отцом, который едва мог пошевелиться. Это было нелегко, и мне приходилось прикладывать все усилия. Помню, однажды мама хотела помочь ему привести себя в порядок, а отец отказывался, но она всё же настояла на своём. Когда мать начала мыть его торс, она заметила, что он не хочет показывать левую руку. И что же мама обнаружила, подняв её? Татуировку!
На ней красовалось имя одной из её ближайших подруг: «Сачико». Представляете себе сцену? Отец вытатуировал на руке имя любовницы, которая к тому же была подругой его жены! Он был опозорен. Маме было так больно, что она готова была его тотчас прибить.
Я никогда с отцом не общался, да и он не пытался заговорить со мной. Помню, я и играл с ним всего только раз, на том пляже в Эносиме, когда он возил меня посмотреть на море. Пожалуй, это единственно счастливое воспоминание, связанное с отцом. Возможно, именно поэтому я храню в себе образ моря, который часто появляется в моих фильмах... Пока я был маленьким, отец говорил со мной всего раза три-четыре... Самое удивительное, что на смертном одре он сказал, что сожалеет об этом. Поздновато, не так ли? Однажды, в 1979 году, раздался звонок. В больнице умер мой отец, но потерял я его намного раньше.