Однако со временем Роберт немного примелькался в кругах, производящих невест. Да и некоторые любопытные начали задавать ему вопросы насчет того, куда он дел такую прорву жен. Конечно, кое-кому пришлось надавать даже по морде за бестактное вмешательство в семейную жизнь, а пару чересчур любознательных просто ударить ножом, что для Роберта-Дьявола было так же естественно, как грабить суда, продавать жен и даже посещать революционные кружки в поисках очередной находки для турецких гаремов. Не знаю, вели ли революционерки в сералях социалистическую агитацию или просто делали, как это сейчас говорят, сексуальную революцию, только к тому времени случилась еще и революция в Иране. И шах, прихватив пару дюжин одалисок и чуть-чуть больше сундуков, набитых золотым запасом страны и собственными трудовыми накоплениями, гордо обосновался в Одессе. Здесь ему выстроили дворец в столь же короткие сроки, как ту же свечку Мироненко, которая до сих пор именуется памятником.
Псевдомавританский дворец с учившими в собственном мезонине местные языки наложницами стоял передом к морю, а задом к тому месту, на котором сейчас высятся три пароходских дома. Вон эти дома, видите, с рекламой. Тогда еще телевидение и реклама были так же совместимы, как колхозы со здравым смыслом, там уже на крышах стояла реклама, особенно хорошо читаемая со стороны залива. На одном доме написано «Ленин», на другом «Партия», на оставшемся - «Народ». Чтобы вы не нервничали, никакой символики в таком словосочетании я не усматриваю. Но тогда шел только 1907 год, народ еще хорошо не усвоил, кто такой Ленин и что ему даст партия, хотя жил вроде бы не в пещерах, а все-таки в домах... Что вы говорите, а, пленка заканчивается? Ладно, переверните кассету, а я пока немного пройдусь до соседней скамейки, чтобы сделать себе прогулку и размять ноги...
...Так на чем мы остановились, молодой человек? Да, Шахский дворец. Так значит, стоит он задом к тому месту... Что? Я уже рассказывал за три дома? Ладно, вернемся ко дворцу. Кстати, возле этих трех домов стоит бронзовый Нудельман спиной к Союзу художников, хотя они в свое время были не в восторге от этого памятника, и вовсе не из-за его фамилии. А потому, что Нудельман - не художник. Может, поэтому он стоит до них не вперед лицом? В общем, художники обрадовались этому соседству точно, как я своему геморрою тридцать лет назад. Так вот, молодой человек, чтоб вы сами себе знали, этот Нудельман к Шахскому дворцу не имеет никакого отношения.
Значит, сидит себе этот Моххамед Али в своем дворце с еще даже не облупившимся фасадом и уже скучает по своей исторической родине не меньше, чем мой прадед Роберт-Дьявол за хорошо оплачиваемой работой. Мало того, что деда имел наглость допрашивать за тех двух любопытных, что он немножко порезал, какой-то полицай, так еще последняя сделка навеки закрыла Роберту путь к Стамбульскому рынку. Если полицейский получил пару копеек и начал считать, что порезанные сами себе виноваты, то с турками было договориться еще труднее, чем художникам с городскими властями насчет переселения Нудельмана хотя бы за Тещин мост.
Фортуна отвернулась от Роберта-Дьявола после того, как он имел счастье жениться на прекрасной дочери торговки битой птицей с Алексеевского базара, которая унаследовала от матери ее былую красоту, хроническое безденежье, пристрастие к белому вину и черный рот. Это не говоря о нелегком даже для торговки характере.
Через месяц турок, имевший счастье сделать такое приобретение, уже готов был идти хоть пешком в Мекку, хоть бегом в Ватикан, лишь бы подальше от собственного дома. При виде его новой жены даже обнаглевшие евнухи становились по стойке «смирно», а весь остальной гарем попросил политического убежища на мужской половине. Попытавшийся сохранить достоинство супруг гневно ворвался в сераль с плетью. Через минуту он выскочил оттуда без плетки, потеряв вдобавок кусок крашеной бороды и компенсировав эти потери приобретением синяка под глазом. Что касается шишки на голове, то даже сшитая по спецзаказу чалма плохо скрывала се размеры в течение месяца.
Новоявленная турецкая супруга, чей кроткий нрав ковался воспитанием у ворот Алексеевского рынка, продолжала вести себя так, как подсказывала собственная совесть и материнский пример. Эксжена Роберта нагло курила кальян, который не испортился от удара по голове следующего мужа, регулярно гоняла евнухов за вином и объяснялась с пытавшимся наладить хоть какие-то дипломатические отношения супругом через заикающегося и путающего слова толмача. Если при ее виде даже лицо толмача становилось серым, как халат нашего участкового терапевта, то что тогда говорить о турке с его безразмерной чалмой?