Надя поставила бутылку на стол.
— Сам сходишь. Ева с Веркой тебя заждались.
Заставлять ждать себя, не хорошо, а заставлять себя ждать, ещё хуже. Значит надо идти.
И кто мне скажет, где же мои штаны? Не помню.
— Под диваном посмотри, — фыркнула Надя, и лёгкой походкой сбежала по ступенькам. Вот и делай этим дикарям хорошее. Никогда не поймут человека, которому очень… хреново.
Около дома, не считая, Маши с двумя детьми в плетёных люльках, никого не было. И не поговорить с ней, и не спросить. С другими женщинами из её бывшей стаи девчонки занимаются, а эта на отшибе осталась. Жаль девчонку. Надо пристроить к кому ни будь.
На новоприсоединённой территории полным ходом шло строительство. Мои девчонки строили грязных дикарей. Где ремнём, а где свежесорванной крапивой, они гнали весь табор к реке.
Топят что ли?
Вон, прибежавшая Надька, как усердствует, взрослые женщины с опаской посматривают на знакомый до боли мне дрын. Ну да, мой тренировочный меч. Как пригодился-то.
— Чего здесь твориться? — я влез между махальщицами, и отступающими к калитке женщинами с детьми.
Ева, поморщилась, уловив мой запах.
— Моем.
— Не понял. Как моете? Ремнём?
Верка отодвинула меня в сторону, и остальные продолжили прерванное дело.
— Алекс, от них воняет. Мыть надо.
Или я где-то перестарался, внушая своему окружению меры гигиены, или у них появилась своя внутренняя потребность в этом. Сами теперь моются постоянно, мыла на них не напасёшься, или кого ни будь, моют.
— Ну и чего? — опять не понял я.
— В бане их не помыть. Не поместятся. В реку макать будем. Светка покажи.
Светка протянула мне небольшую корзину, отодвинув в сторону пучок сухой травы, и продемонстрировала мне четыре бруска хозяйственного мыла и один — детского.
Молодцы, нечего сказать.
— А во что одевать собираетесь, бедняжек? В старые шкуры? Или вы где-то магазин белья поблизости нашли? У меня тряпок больше нет.
Девчонки растерянно переглянулись.
— Значит так, — принял я решение, — пока я лечусь…. Верка, где лекарка?
Верка посмотрела на мой помятый вид, и вытолкала из толпы испуганную женщину с такой же испуганной маленькой девочкой лет пяти.
— Их в баню. Ева, шкурки у нас ещё остались, подбери на них что ни будь. И на веранду их. Остальных пока приставить к делу.
— Надя, сколько у нас хкрумов в погребе?
— Это к Верке, она запасами ведает.
Верка подумала, подсчитывая что-то в уме, и задумчиво проговорила:
— Штук тридцать есть….
— Раздать лопаты, пускай копают. Пусть хлеб насущный зарабатывают в поте лица.
— Хлеб? У нас такого нет.
— Знаю. Еду пускай зарабатывают. Просто так никого не кормить, кроме детей. И…. пацанов Немо отдайте, он знает, что с ними делать.
— А где копать?
Половина новоприсоединённой территории была ещё не вспахана, а сажать в следующем году придётся много. И о хлебном поле пора думать, но здесь ему места мало, всё под картошку уйдёт. А ещё огород нужен под всё остальное….
— Перекапывайте здесь все, что не вспахано…. Только у печи и у кузни не надо. Здесь закончите, с осторожкой за южными воротами начинайте копать. Разберёмся с делами, забор переносить будем.
— А как же мыть?
Я вздохнул.
— Ева, шкурки приготовишь, выбери себе пару женщин. Покажи им как из травы накидки плести…. Наплетут, тогда мойте. А где Немо?
Немо торчал у кузни. Не у неё самой, а стоял на лестнице и что-то говорил через стену.
— Немо, что у тебя тут? — глупый вопрос, но на другой не хватило соображалки, похмелье было в самом разгаре.
— Да, вот, — Немо, посмотрел на мою помятую рожу и чихнул, — охотники тут.
— Чего, хотят? — не понял я, о чём идёт речь.
— Ну, так не знают, что им делать.
Во, блин, дают. А кто знать должен?
— Гони их в шею, если не знают, что делать…. Стой. На охоту пускай идут. На север их отправь. Пускай узнают, куда коровы мамонтовые, итить их, делись. И о шкурах им напомни.
— Не пойдут.
— Это почему ж, это?
— Нечем, охотиться…
А, ну да, всё их оружие сложено около северных ворот… с нашей стороны. Придурки лохматые, не думали, куда метают свои копья.
— Отдай, и гони…. Потом ко мне придёшь, у меня к тебе особое задание будет.
— Алекс, тебе надо показаться, они меня не послушают. Я не вождь.
А уж, меня они как послушают-то…. Поймут ли, только? А, где наша не пропадала.
Я залез на лестницу, и в обычной для меня манере послал их, на чистейшем русском на… охоту.
Охотники заслушались, и заколдобились от непонятного языка и подозрительного запаха. Ничего, перетопчутся, у меня зубная паста закончилась.
— Немо, ты не всё переводи, не надо. Видишь я не в духе. Не поймут.
Немо покачал головой, и быстро затараторил на «тарабарском», размахивая руками. Он их тоже посылал, но в другое место и по другому поводу.
Ох, как тяжело-то…. Всё, введу сухой закон. Сам пить не буду, и другим заповедую. Заповедь на каменных скрижалях выдолблю, и школьников к ним водить будут на экскурсию. Пророк, итить меня….
День прошёл зря. Если бы не лекарка, которая знала, как изгонять злых духов, из организьма, после потребления забродивших ягод, я до утра не отошёл бы. Но приняв сотню грамм какого-то отвара, отваренного, судя по запаху, из каких-то фекалий, к вечеру я почувствовал себя лучше. Только запах от меня усилился. Это, духи, наверное, спешно ретировались, из моей проспиртованной тушки. Спать я лёг на балконе. Женщины выгнали, после того как скупые женские слёзы, от рези в глазах, стали мешать дышать. А может и не слёзы, кто их поймёт, этих женщин? Ну, и ладно, я не гордый.
В поле танки грохотали…. Нет, не танки. Это тётки, оценив достоинства лопат, дрались между собой, за право их обладания. Надя, сидела в стороне, и громко хохотала. Ольга с Таней стояли рядом и тихо, прикрывая рты ладошками, подхихикивали.
— Чего здесь твориться? Тебя для чего здесь поставили?
— Алекс, не мешай. Я никогда так не смеялась….
Да, уж. С чувством юмора, у местных плоховато. Анекдоты не изобретены, юмористических рассказов тоже, а шершавый язык сатиры… ну, им лизать пока нечего. Всё развлечение, это «весёлые картинки» из жизни других людей. Вот как сейчас.
— Разогнать, — гаркнул я, Наде в ухо, чтобы лучше дошло. — Кто у них старший? Ко мне её.
Надька со своими рындами, и дерущиеся женщины подпрыгнули от неожиданности, и все одновременно посмотрели на меня. Женщины со страхом, Надька, ковыряя в ухе неопределённо. А Танька с Ольгой, как ни в чём не бывало, продолжали хихикать дальше. Даже громче.
Отобрав лопаты у переставших драться, испуганных женщин, я всучил их Надьке в руки.
— Докладывай.
— Ох, Алекс, ты чего кричишь, — Надька всё ещё чесала в ухе, и морщилась от моего голоса. — Чего докладывать?
— Как, что? Сколько и чего накопали, кто отличился, кому премию, а кому пряников пониже спины выписать. Всё что знаешь, в общем. А, вы цыц, не слышно ничего.
Вот, что значит не растраченная энергия. Женщины пахали как волы. И накопали целое ведро хкрумов, полведра ещё чего-то, и вёдер пять картошки…. А это ещё откуда?
Это мы прозевали. Картошка, пустила корни за вспаханную территорию, и тихо и мирно, пока на неё никто не обращал внимания, росла, росла и выросла. Интересный результат. По весне несколько клубней в степи прикопаю. Во, прикол будет.
— Это в погреб отнести, а этих всех к Еве. Курсы у них вязания начинаются. Сама изволь к печи идти. Керамическая посуда нужна, и большие чаны для выделки шкур. И кирпичи с цементом нужно начинать выделывать. Хватай Таньку с Наташкой, и трёх новеньких подростков. И вперёд.
— Зачем, тебе кирпичи? Их и так много.