Стеной живою отраженным,
Над падшим строем свежий строй
Штыки смыкает.
Ива стонала, и под напором железа и железной воли, тёплых и мягких созданий, сдавала свои позиции, уступая место другой, непонятной для неё жизни.
— Поднажми ребята, — хрипел я, упираясь слегой в подрубленный гнутый ствол ивы, — нас ждёт горячая пища, горячий чай, и раскудрить его, тёплое радушие наших женщин.
Рядом со мной смердя едким запахом пота, кряхтел Иван и, размахивая колуном, продолжал рубить плохо поддающееся дерево. Слева послышался лёгкий свист, и в лицо полетели брызги сока и всякий мусор. «Газонокосилка» по прозвищу Немо, зачищала левый фланг, в то время когда я находился в самом центре лесопроходческого клина.
— Оттаскивай, не ленись.
Дерево скрипнуло и начало заваливаться с нарастающим ускорением вперёд, прихватывая за собой соседние, продавливая проход в густых зарослях.
Через Яузу, пошли первые партии строительного материала и топлива, направляясь прямиком на Промышленный Двор к обжиговой печи, где собрались все артели. Без колючей ивы встало всё. Верка, без упругих железоподобных прутьев, не могла продолжать строительство второй хижины, Надька без дров не могла обжигать кирпич и цемент, и все вместе начали экономить на приготовлении еды. К этим проблемам добавилась головная боль у меня. Наш берег до весны стал безжизненным, как я и предполагал, при отсутствии мяса, начался перерасход по другим продуктам, особенно по картошке. Если так дело пойдёт дальше, то по весне сажать будет нечего. Сгрызём, если будет, что и кому грызть.
Рубка просеки продвигалась медленно. Медленнее чем в первый раз, когда я один пробивался к берегу реки, тогда ещё не знавшей, что она Яуза. Во-первых, из-за отсутствия таблеток от жадности, просеку я заложил с размахом, на вырост, шириной в три метра и высотой до конца крон, а не как в первый раз, в виде тоннеля. Во-вторых, лес здесь был гуще, деревья росли плотнее, и колючие ветви переплетались так, что можно было вырезать этот древесный войлок целыми панелями и пристраивать вместо стен в хижинах или пролётов забора. Если найти такой инструмент, который позволил бы это сделать. К этой неприятности, добавилось третья, в перьях.
Более многочисленная, чем на левом берегу, армия попугаев, которая пополнилась, нашими стараниями, эмигрантами, атаковала нас, не останавливаясь ни на минуту. Но мы, не смотря на стекающий с ушей кал были не в обиде. Повышенная плотность перьевых комков, сделала возможным разнообразить наше меню. Под падающими переплетёнными кронами, и срезанными колючими ветками, мы ежедневно находим до нескольких десятков раздавленных тушек. Война с попугаями, приносила и другие дивиденды, не только разнообразие меню. Читал я где-то, что в седую старину, шкуры вымачивали в курином помёте. Для чего это нужно, я не знаю, но ведь работало! Не исключаю, что и в двадцать первом веке, где-нибудь и кто-нибудь, делает так же. А мы чё, рыжие что ли? Вот и собираем с каждого лесоруба по ведру попугайного помёта в день….
Не успел я возликовать, после удачного заваливания дерева, как жидкое и вонючее нечто, тёплой каплей залепило мне глаз. Это событие подстегнуло меня к решительным действиям, в результате которых Немо, увёл с собой двух охотников и двух подростков, в поход за солью. Мыло у нас стремительно кончалось. Больше всего, этим были недовольны женщины, потому, что их я снял с мыльного довольствия, ещё в первый день строительства Правобережной Магистрали.
— Немо, — напутствовал я новоиспечённого князя, — глину не бери. Возьмёшь у Нади большой горшок, в нём можно кипятить воду, и выпаривайте соль на месте. Вот, — я протянул ему бумажку с краткой инструкцией как разделить соль на месте, — прочти сейчас, если что не понятно, задавай вопросы.
Медленно прочитав текст, проговаривая слова вслух, Немо свернул листок и запихнул в кармашек рюкзака.
— А теперь идите к Еве, она вам корзинки сплела. Три наполните солью, а в четвёртую, вам Верка еды положит. Да, чуть не забыл. Горшок большой и тяжёлый, так, что хватайте в сарае тележку, и топайте вместе с ней. Всё, с богом. Через неделю я вас жду.
Через день, после ухода Немо, я всё проклял. И иву, и соль, и Яузу, и себя, до кучи, за глупость. Людей катастрофически не хватало. То, что проходка замедлилась, это понятно, и на пальцах считать не надо, но вместе с этим, застопорилась отправка на наш берег заготовленной древесины, и мы, по самые уши утонули в колючих завалах.
— Наденька, — я расцеловал морщащую нос от исходящего от меня запаха, младшую жену, — как у вас дела? — елейным голосом поинтересовался я, хотя и так видел, что у них творится. Переговоры, даже внутрисемейные, не всегда дело лёгкое. Тут нужна дипломатическая хитрость и изворотливость, и умение пускать пыль в глаза.
Надя подозрительно посмотрела на меня, смахнула с моего плеча веточкой, дерьмовую попугайную «сосульку» и отошла в сторону, зажимая ладошкой нос.
Промышленный Двор дымил и вонял не лучше чем я. Пять небольших костров, выбрасывали в воздух, густые клубы дыма, которые заволакивали дымной завесой, весь огороженный закуток, создавая иллюзию большого пожара. К запаху дыма, добавлялись миазмы исходящие от трёх глиняных горшков с замоченными в них шкурами, и пяти ведёрных горшков с попугайным помётом.
Полтора десятка женщин, проворно вырезали секаторами из большой кучи покрытые колючками ветки и, опалив их в огне, зачищали от коры и от мелких веточек, после чего складывали в шесть маленьких кучек с прутьями разного диаметра.
Подойдя к сидящей на корточках Еве, перебирающей заготовленные прутья я, поцеловав её в макушку и, сел рядом на жёсткую вязанку обожжённого хвороста. Достав, из заплечной котомки пластиковую бутылку с ягодным компотом, сделал большой глоток и, протянул его старшей жене. Ева не глядя, взяла бутылку, и предала её Таньке.
— Нехорошо у вас тут, — зажмурился я, усаживаясь удобнее, и вытягивая окоченевшие от холодной воды ноги, ближе к огню. — Дым, гарь, жара… То ли дело у нас. Тишина, чистый воздух.
— И что хотеть? — отложив очередной прутик в кучку, подняла голову Ева. Заметив на моей броне потёки помёта, она сморщила носик и отдвинулась от меня дальше.
— Девочки, да я просто так. Соскучился по своим красавицам.
Что-то не похоже, что они мне поверили. Где же я прокололся?
На лице Евы заиграла улыбка, но Надя, обломав весь политес, резанула в глаза, правду матку.
— Ты когда скучаешь, нас в дом тащишь, — как будто угадав мои мысли, ответила она на не заданный вопрос. — И от тебя так не пахнет.
Перестав улыбаться, Ева кивнула головой и, вытянув из одной кучки прутик, осмотрела со всех сторон и, переложила в другую кучку.
Я вздохнул. Переговоры пошли не так как надо, пришлось перейти на приказной тон. Плохой из меня дипломат.
— Я хочу вас ополовинить, барышни. Вас много, и скоро делать здесь будет нечего. Колючки кончаются…
Поднявшись на ноги, я посмотрел на притихших женщин.
— Мне нужно пять человек. Матрёну я беру сейчас, а остальные… сами решайте, кого отдадите, и отправляйте к нам. Жду.
Матрёна, услышав своё имя, медленно разогнула широкую спину с рельёфными трапецеидальными мышцами, и повернула ко мне голову, украшенную массивным квадратным подбородком, маленьким носом картошкой, и большими глазами, обрамлёнными густыми будёновскими усами… бровями. Вслед за головой повернулось и всё остальное накаченное тело с большой, размера эдак пятого, упругой грудью, которую она не под каким предлогом не хотела закрывать.
Имя я этой женщине дал, из-за её стати, которая при одном взгляде на неё, навевает картины с горящими избами, и разбежавшимися конями. Несмотря на то, что она, на мой вкус, была некрасивой, охотники вились около неё как ночные мотыльки у горящей лампочки. Взяв её с собой, я убивал сразу двух зайцев. Во-первых, приобрёл агрегат не на сто киловатт, а так на тысячу с гаком. И, во-вторых, охотники в её присутствии начнут между собой тихую конкуренцию, выкладываясь на лесоповале по полной программе. А ещё, Матрёна была мягкой и покладистой женщиной и, с ней было легче договориться, чем с Евой. Разумеется, в определённых рамках.