– Наверное, нет.
– И вербовщики в Йоханнесбурге ММПИ не пользуются. Да и верность им не нужна. Вы их вполне устроите.
– Вербовщики с какой стороны?
– А есть ли разница?
– Действительно. В этом, наверное, все дело.
Еще одна пауза. Он допил виски, поднялся.
– Пора. Скажу откровенно, я бы предпочел обойтись без этого разговора. Не уверен, что вы подняли бы шум. Многие из тех, кому мы отказываем, грозят, что обратятся к своему конгрессмену или в прессу. Но редко кто переходит от слов к делу. Но, с другой стороны, почему бы не остудить ваш пыл. Если я сказал то, чего вам слышать не хотелось, очень сожалею, но так уж вышло.
Если он и впрямь сожалел, подумал я, его дни в Агентстве сочтены. И тут же поправился. Он и впрямь сожалел, только забывал об этом, выходя за дверь. Вот если бы он не забывал, тогда его попросили бы из Агентства.
На прощание я не протянул ему руки, хотя он, похоже, не отказался бы ее пожать. Я ничего не имел против него самого, но и не проникся к нему особой симпатией. Он же пришел ко мне по долгу службы, не так ли?
Глава 2
Двумя часами позже я входил в самолет, вылетающий в Нью-Йорк, еще через два часа сидел в номере отеля в западной части Сорок четвертой улицы, в котором поселился после демобилизации. По комфорту он уступал «Долтону», но тут я платил за себя сам. Я просмотрел почту. Предложения работы, приглашения на собеседования, вежливое письмо от фирмы, предложившей мне тест ММПИ и информирующей меня, что в данный момент у них нет возможности взять меня на работу.
Утром я сходил в книжный магазин и купил книгу «Как обмануть психологический тест». Именно так она называлась. Прочитал треть, прежде чем бросить ее в корзинку для мусора. Потом начал писать письма различным компаниям, объясняя, почему в данный момент я не могу воспользоваться их предложением и поступить к ним на работу. Написал четыре или пять писем, прежде чем понял, что с тем же успехом могу не писать их вовсе. Порвал письма и выбросил их вместе с письмами от компаний все в ту же корзинку для мусора.
Вечером пошел в театр, но высидел только первое действие. Давали комедию, а неприятно, знаете ли, быть тем самым единственным человеком в зале, который не смеется. Несколько раз ходил в кино. Покупал книги в мягких обложках, но редко дочитывал их до конца. Романы о войне слишком уж грешили неточностями. Детективы хоть немного, но увлекали, да только не очень я хотел знать, кто преступник. А вот толстые романы с цитатами известных писателей на обложке просто бесили. Из цитат следовало, что авторам удалось по-новому взглянуть на сложные процессы, свойственные современному обществу. Но я никак не мог понять главных героев. Ничто их не интересовало, кроме мелких карьерных и семейных проблем. Может, меня интересовало бы то же самое, если б я продвигался по служебной лестнице или женился? Не знаю, скорее всего нет. В каждой книге красной нитью проходила мысль о том, что люди не умеют общаться друг с другом. Я решил, что им всем следует учить эсперанто[1], и выбросил все книги.
Фильмы глупостью не уступали книгам, но мне хоть не приходилось их читать. Сиди и смотри, ничего больше.
Остальное время я проводил в номере. Телевизор я практически не включал, поэтому попросил администрацию заменить его на радиоприемник. Радиоприемник мне принесли, но телевизор оставили. Я его по-прежнему не включал. А по радио иногда слушал музыку. Но чаще не слушал, обходился без нее.
Звонить мне было некому.
Как-то вечером познакомился в лифте с женщиной. А где еще я мог с ней познакомиться? Эта сломала каблук, угодив им в зазор между кабиной и шахтой. Мы разговорились, пока я высвобождал каблук, и решили вместе пообедать. Она поднялась наверх за новой парой туфель, спустилась вниз, и я повел ее в японский ресторанчик, расположенный в соседнем квартале. Мы оставили обувь у двери, сели на циновки, и я рассказал об увольнительных, проведенных в Токио. Она спросила, действительно ли японки в постели кому угодно дадут сто очков вперед, тем самым определив дальнейшую вечернюю программу. Я предложил пойти в ночной клуб, она согласилась, но сказала, что должна переодеться, а когда мы вернулись в отель, я убедился, что она не из тех, кто стремится взять с кавалера по максимуму. В ночной клуб мы не попали. Поднялись в ее номер; она достала из комода бутылку и два стакана, после чего мы уже никуда не пошли.
Женщина она была видная. Высокая – такие мне нравились, – стройные ноги, округлая попка, небольшая упругая грудь. Каштановые, с легкой рыжинкой волосы, бархатистая кожа, милое лицо. Как говорится, все при ней. Мы немного поцеловались, пообжимались и улеглись в кровать, но этот глупый маленький солдатик отказался встать навытяжку.
Раньше такое приключилось со мной только один раз, не считая тех случаев, когда алкоголь не позволял перейти к главному блюду. Тогда меня переполнили злость, ужас, стыд и безнадежность. Чувства эти оставались со мной до следующей ночи, когда другая девушка доказала мне, что я по-прежнему мужчина.
Но тут ничего такого я не почувствовал. И отсутствие реакции не на шутку встревожило меня. Внезапно выяснилось, что я не только импотент, но еще и смирился с этим. Вот смирение меня и возмущало. Оправдание я нашел скорее для нее, чем для себя. «Малярия», – объяснил я. Приступ случился два дня тому назад, а сие не более чем его следствие, к сожалению, практически неизбежное. Конечно, никакого приступа не было и в помине, как и следствия, но говорил я об этом так спокойно и буднично, что она не могла не поверить. Сказала, что в другой раз у нас все получится, но я счел невозможным покинуть ее. Потому что она мне нравилась. И я призвал на помощь другой орган, не такой капризный, как тот, что меня подвел.
Она пожелала отплатить добром за добро, несмотря на приступ малярии, и выяснилось, что в этом деле она дока. Во всяком случае, она добилась ответной реакции, и я смог довести дело до конца уже в стандартной позиции. Едва ли я произвел на нее впечатление, но уж и в грязь лицом не ударил. Если она вела дневник, то, по моему разумению, я отработал на троечку с плюсом.
– Видишь, – с улыбкой сказала она, – я могу излечивать малярию.
– Лучше, чем хинин.
– Может, мне пойти в армию медсестрой?
– Тогда я снова завербуюсь.
– Поверишь, если я скажу, что раньше я никогда такого не делала? Наверное, не поверишь. Я не могу делать то, что мне не по нутру, но вот...
– Послушай, Шарон...
– Я хотела сказать, что ты мне понравился. – По ее милой щечке покатилась слеза. – У меня красивые щеки? Знаешь, Пол, я предпочитаю говорить правду. Хуже от этого не будет, так? Мне двадцать девять, я развелась три года назад. Я не шлюха, не считаю себя шлюхой, хотя ты и можешь так обо мне подумать. Но надеюсь, что не подумаешь.
– Не болтай ерунды!
– Ладно. Я работаю секретарем в Милуоки, сейчас в отпуске, который заканчивается в воскресенье. Потом я лечу домой. На данный момент я никого не люблю, в том числе и тебя, хотя могла бы и полюбить. До воскресенья три, нет, четыре ночи, и, если я тебе по душе, мы могли бы провести их вместе. Мне это скорее всего понравится. Если тебе это не подходит, пусть так и будет. Я переживу. Только сейчас ничего не говори. Не расценивай мой монолог как вопрос. Я просто хочу, чтобы ты знал, кто я. Думаю, люди должны лучше узнать друг друга, прежде чем заняться любовью второй раз. Я также думаю, что для второго раза самое время. Как твоя малярия?
И мы занялись любовью второй раз. От малярии она меня излечила. Три с плюсом я, пожалуй, исправил на пять с минусом. Добился, можно сказать, значительного прогресса. Потом она сразу заснула. Я оделся, спустился на два этажа в свой номер, разделся, лег в кровать, но уснуть не смог.
Решил, что будет неплохо, если я проведу с ней четыре следующих вечера. Однако едва ли мне будет хуже, если эти вечера я с ней не проведу. Такое вот появилось безразличие. Опять же до меня дошло, что она моя первая женщина после возвращения в Штаты. Пренеприятное открытие.