Мне ничего не хотелось.
Автобус остановился, раскрылись двери. Я бросила монеты, приобрела билет, села на сиденье и просидела так всю поездку, прижавшись щекой к холодному запотевшему стеклу, за которым капал дождь.
Домой я добралась быстрее, чем на вечеринку. Открыв дверь, ступила на порог своими заляпанными ботинками и бросила на столик в прихожей недоеденный батончик «Кранч», который купила по дороге. Я думала, что мама, папа и Кани уже давно спят, но ошиблась.
Мама выглянула из кухни, когда услышала, как я шевелю ручкой двери, пытаясь снять обувь. Наверное, я выглядела отвратно: хиджаб промок до нитки, та же судьба постигла и мое платье, а ботинки перепачкались в грязи и оставили на полу серовато-коричневые пятна.
– Ламия? – ужаснулась мама. – Что случилось?
Она подошла ближе. Я подняла на нее отсутствующий взгляд.
– Все в порядке, – прошептала я. – Впрочем, как и всегда.
Не дав маме опомниться, я прошла мимо, поднялась на второй этаж и вошла в свою комнату. Силы остались только на то, чтобы раздеться, откинуть в сторону платье, забраться в постель и проклинать сегодняшний день.
Шторки на моем окне были раскрыты, и в него по-прежнему виднелся роскошный дом через улицу. Теперь он прочно укрепился в моей голове ассоциацией с Элиасом.
Я возненавидела этот дом точно так же, как его самого.
От злости я дернула шторку и закрыла себе обзор.
Спустя несколько минут безмолвного нытья в комнату вошла мама. Я увидела, как тоненькая нить света становилась больше, пока не заполнила всю комнату.
– Ламия, – произнесла она тихо.
Зашагала в мою сторону, а я так и осталась лежать, прижавшись щекой к подушке.
– Ламия, пожалуйста, повернись ко мне.
Я послушалась.
Мама притянула стул и села возле кровати, протягивая мне поднос с чашкой горячего шоколада и миской с печеньем.
– Расскажи, что случилось.
Меня охватило такое ощущение, будто, если я начну говорить, то точно разрыдаюсь, как плаксивая девчонка. Это крайняя степень унижения.
– Ничего не случилось, – солгала я. Хотя называть это ложью неправильно, поскольку мама и сама поняла, что я говорила неправду.
– Почему у тебя мокрые волосы?
– Мы просто веселились.
Голос прорывался с трудом, к тому же тебя не слишком хорошо слышно, когда половина лица зарыта в мягкую подушку.
– Тебя кто-то обидел, – заключила мама. – И я хочу знать, кто.
– Вас с отцом завтра вызывают в школу, – призналась я. Наверное, мне просто захотелось поставить точку в этом разговоре и перейти к другой теме.
Мама удивилась.
– Почему? Случилось что-то серьезное?
– Да. В моем рюкзаке нашли украденные сережки. И директриса решила, что их украла я.
Мама не стала задавать глупых вопросов вроде: «А это не ты?», потому что слишком хорошо знала родную дочь. Это не было попыткой пустить себе пыль в глаза, лишь бы найти глупое, но оправдание любимой дочурке. Нет. Мама просто знала, что я не способна на такие поступки.
– Как так получилось? – спросила она. – Почему сережки оказались у тебя?
– Не знаю… И знать не хочу.
Я смахнула с лица прилипшие волосы, зарылась в одеяло и начала мечтать о лучшей жизни. О жизни без этих проблем.
Глупая Ламия. Боже мой, какая глупая Ламия.
– Давай завтра поговорим, – произнесла мама. Ее рука нежно легла на мое плечо. Она пару раз похлопала по нему, а затем встала и вышла из комнаты.
Я слышала сверчков с улицы, отдаленные голоса, музыку, напомнившую о вечеринке. О хохоте, болезненном и жутком издевательстве надо мной.
О лице Элиаса. Его улыбке в автобусе, которая превратилась в ухмылку в доме Честера. Сперва его взгляд был таким добрым, а рот не произносил гадости, а потом все его существо кричало о том, что я ничтожество. Что мне не место в одном с ним мире.
Это два его способа высказать эмоции, и непонятно какому из них верить.
Я их всех ненавижу.
С этими мыслями я и заснула.
Прозвенел звонок на перемену, и толпа подростков моментально выскочила из кабинета.
Родители приедут к двенадцати, так что я успевала зайти в библиотеку, взять какие-нибудь книжки и отвлечься на перемене от унылости школьных будней.
Войдя в помещение, заставленное книгами, я вдохнула аромат бумаги, представляя, как же, наверное, здорово работать здесь. Школьная библиотека – это скопление тысяч историй, хранящихся на бледных, желтоватых или белых страницах под самыми разными обложками. А еще здесь было не так много людей, что заставило меня тихонько обрадоваться.
Я прошлась вдоль полок, ведя пальцами по шершавым корешкам. Некоторые книги были уже достаточно стары, чтобы успеть пожелтеть, и пахло от них по-особенному классно. Я всегда любила запах старых книг.