Вот он и показал свою истинную слабую сторону. Бедненький. Горячим кофе обжегся. Я злорадствовала.
– Мы еще не закончили, – кинул он в последний раз и двинулся в противоположную сторону.
Элиас проводил его сожалеющим взглядом, а затем повернулся ко мне.
Улыбка. Вот что я увидела на его лице в следующую секунду. Ни капли сожаления за пролитый на лучшего друга горячий кофе. Вместо этого что-то вроде улыбки победы застыло на его губах.
– Не за что, – произнес Элиас, поглядывая на свой пустой стаканчик. Потом поднял взгляд на меня. Черные глаза, в которых отражалась я сама. Улыбнулся шире. – Не за что, восточная красавица.
Затем он развернулся и пошел за Честером.
Я осталась в полном смятении, нахмурившись почти до боли, и пыталась понять, что только что произошло. Элиас Конли пролил горячий кофе на своего друга, чтобы… чтобы я не получила по лицу?
Он… заступился за меня?
Я отрицательно покачала головой. Нет, быть того не может. Все это случайность. Очевидно же.
– Ламия? – Чей-то голос вырвал меня из мыслей.
Я повернулась и увидела родителей: они ведь должны были прийти к миссис Дейфус сегодня. Настроение упало ниже некуда.
Мама была в своем любимом черном одеянии – очень свободном платье с пришитым к нему хиджабом, прикрывающим ее с головы до ног. Именно такой вид всех и пугает.
Я точно не желала осматриваться и следить за реакцией проходящих мимо школьников. Они наверняка еле сдерживаются, чтобы не пустить какую-нибудь колкость в сторону моей мамы. Я даже подозреваю, что теперь, после ее эпичного появления в школе, начнут разрастаться куда более громкие обсуждения и сплетни, нежели были до этого.
Разве жизнь может быть еще хуже? Оказывается, может.
Глава 13
Я стояла в коридоре и ждала возвращения родителей.
По ту сторону двери в кабинет директрисы Дейфус слышны были лишь приглушенные голоса. Настолько приглушенные, что я не могла разобрать, кто именно говорил.
Было страшно. Страх стал одним целым со мной. Ощущение такое, будто я и впрямь провинилась.
Но не воровала же я никакие сережки. Никакого отношения к произошедшему я не имею.
И все же справедливость еще оставалась моей единственной надеждой на счастливый исход.
До конца занятий остался один урок. Затем мне придется идти в кабинет мистера Хэммингса – Элиас с его вечно довольной улыбкой и час подготовки к АСТ.
Поверить не могу, что я реально согласилась на все это. Что покорно приняла факт того, что теперь каждый мой школьный день будет заканчиваться занятиями с одним из тех, кого я искренне ненавижу.
Принять такое решение было непросто, но я справилась. Хорошие баллы для меня важнее, так что потерпеть несколько дней не составит никакого труда.
Дверь открылась.
– Хорошо, миссис Уайт, мы попробуем это доказать, – заговорила директриса, выпроваживая моих родителей.
– Да, пожалуйста, – добавил папа. Взгляд его был хмурым, он явно злился. Я впервые видела его таким. – Мне кажется, это нужно было сделать до того, как подвергать мою дочь таким унижениям.
– Прошу прощения. Мы сделаем все, что в наших силах.
Мама же оставалась молчаливой. Холодной, я бы даже сказала. Она повернула голову в мою сторону, и я с ужасом распознала в ее глазах разочарование. Я и подумать боялась, что она впрямь во все это поверит…
– Как только появится новая информация, я дам вам знать, – заключила миссис Дейфус, и дверь в ее кабинет наконец закрылась.
Я осталась в коридоре с папой и мамой.
– И что она вам сказала? – спросила я. Правильно, лучшая защита – это нападение.
– Тебя назвали воровкой, Ламия, – ответил папа. – Отвратительно.
Он не меня отвратительной называл, а обстоятельства.
– Да я уже привыкла, – отмахнулась я. – Честно. Вы не волнуйтесь. Как-нибудь переживу и это.
Родители посмотрели на меня с жалостью. У меня подкосились ноги. Терпеть не могу, когда на меня так смотрят.
– Миссис Денфис… Или…
– Дейфус, – подсказала я папе.
– Да, точно. Миссис Дейфус пообещала разобраться со всем, так что не переживай. Она узнает, кто это устроил.
Я кивнула. Он улыбнулся. Потом потрепал меня по голове, как маленькую девочку. Мне пришлось придержать хиджаб, чтобы он не сполз под большими ладонями моего отца.
Мама все молчала, и мне уже становилось не по себе.
– Адиля? – произнес папа. – Что ты думаешь по этому поводу? Ты как-то чересчур молчалива.
Она подняла голову. В ее намокших от слез глазах читалась боль. Мне стало дурно.
– Мам, что случилось? – Сердце в груди сжималось, и снова из-за мыслей, что она могла поверить в эту наглую ложь. – Почему ты плачешь?