– Я понял! Мне нужно унижаться перед тобой, чтобы ты улыбалась. Я правильно понимаю? Тебе доставляет удовольствие меня унижать.
– Если честно… да.
– Ну класс!
Я вполне могла бы хохотнуть, но приходилось вечно напоминать себе, что нельзя показывать свои слабости. А улыбка и смех – это они и есть.
Мы двинулись дальше, поскольку даже не заметили, что остановились посреди коридора, увлеченные беседой.
– У меня назрел вопрос, – произнес Элиас, и я снова убедилась в том, что без болтовни он не может прожить и минуты. – Что мне сделать, чтобы ты согласилась со мной встречаться?
Такого вопроса я не ожидала. Сердце забилось быстрее, словно от нервного тика.
– Ну, как у вас там принято? – продолжил он. – Я просто не в теме. Может, какие-то ритуалы проводятся?
– Да, – кивнула я. – Нужно выйти ровно в полночь, когда на небе четко вырисовывается луна. Сесть с Кораном возле дерева, открыть суру «Аль-Фатиха», прочитать ее около десяти раз… А потом прыгнуть с обрыва, думая о возлюбленной. Утром тебя найдут, соберут кости и воскресят. Вы обязательно поженитесь. Ритуал сработает.
Всего секунду Элиас слушал меня с неподдельным интересом, а теперь громко цокнул, когда понял, что я просто пошутила.
– Вот тебе смешно, а я же реально хотел уже будильник ставить на полночь и прикидывал, где в округе есть обрыв.
Я снова издала смешок. На этот раз больше похожий на чистый искренний смех. Зажала ладонью рот от неожиданности.
– Почему ты боишься мне улыбаться? – Он вдруг посерьезнел.
– Не понимаю, о чем ты.
Мы уже вошли в класс, игнорируя шумную тучу подростков.
– Ты хочешь казаться холодной и бесчувственной.
Его проницательность меня поразила. Хотя, быть может, я просто недооценивала людей, а на деле каждый мог сказать обо мне то же самое, лишь несколько минут понаблюдав за моим поведением со стороны.
Я решила ничего не отвечать.
– Почему? – не унимался Элиас. – Со мной ты, по крайней мере, можешь быть открытой.
Я молча достала учебник и села за парту.
– Ты все еще не уверена во мне? Думаешь, я второй Честер? Или Кристина?
– Ты их друг.
– Но это не значит, что я такой же, как они.
– Может быть, – согласилась я.
Элиас подвинул свой стул, сел рядом и принялся ловить мой взгляд, который я упрямо отводила. Что-то странное происходило в животе, когда он на меня смотрел. Поэтому я старалась избегать зрительного контакта.
– Мне ты можешь доверять. Я никогда еще не делал для кого-то того, что делаю ради тебя.
– Например?
– Например, заговорил с тобой, несмотря на это. – Он приподнял край толстовки, слегка обнажая пресс, и продемонстрировал мне длинный шрам, тянущийся от одной подвздошной кости к другой.
От удивления я затаила дыхание, представляя, как, наверное, больно было его получить. Но не смогла представить, при каких обстоятельствах это могло случиться.
Элиас опустил толстовку.
– Что это? – спросила я.
– Когда мне было шесть, – начал он, немного выждав паузу, – я играл во дворе со своими друзьями. Гоняли мяч, как всегда. И как-то мы наткнулись на троих мальчишек, на вид наших ровесников. Они были настроены не так дружелюбно, как мы. В общем, они избили нас палками. Мои друзья успели сбежать, но вот я… Меня повалили на землю и порезали… Мальчишки эти… они говорили на арабском. Я точно это знал, потому что уже слышал этот язык. Крови было много. Настолько, что я в деталях помню, как выглядела рана, когда они это сделали.
Пока он рассказывал, я заметила, как в его глазах появилось что-то… страшное. Будто его до сих пор режут.
Мне в миг поплохело. По двум причинам. Вот так вот, сидя на предстоящем уроке биологии за своей партой, перед которой устроился Элиас, я впервые поняла, отчего он был настроен враждебно по отношению ко мне с самого начала. Почему пытался задеть, унизить. У Честера и Кристины вряд ли были веские на то причины, но у Элиаса… они были.
А вот вторая причина… Я представила себе маленького черноволосого мальчика, которого друзья бросают в беде. Мальчика, которого толкают, бьют, пинают, а потом вырезают на тонкой коже длинную линию, совсем не испытывая сожаления. И это, возможно, были, ребята той же национальности, что и я. Которые наверняка себя теперь мусульманами называют. И их родители тоже.
Меня с головой накрыл стыд.
– Я… – Мой голос казался охрипшим, будто я его сорвала. – Мне очень жаль.
Самое глупое, что можно было вообще сказать. Но Элиас лишь улыбнулся. Вот так просто.