Кристина ухмыльнулась, и ухмылка эта заставила мою душу вспыхнуть ярчайшим пламенем.
Ненависть к ним, к каждому из них, загоралась в моей душе, испепеляя попытки понять. Никогда не пойму их. Никогда не прощу за все, что они делают со мной без причины.
– А то что? – спросила она. – Знаешь, у меня есть идея. – Кристина открыла окно и продолжила: – От греха подальше.
Мой рюкзак – совсем новенький рюкзак, на который я копила все лето, потея под жаром палящего солнца, – тут же полетел вниз с третьего этажа школы. Я не слышала звука падения: в большей степени потому, что уши мои заложило от злости.
– Упс, – состроив нарочную жалость на своем лице, протянула Кристина и посмотрела на меня, явно ожидая ответа. – Я случайно.
Я смотрела на нее долго, казалось, целую вечность. Разрастающаяся злость кипела внутри, как вода в гейзерах. Она могла бы и вырваться, чтобы обжечь лицо каждого, кто сидел и смеялся надо мной.
Терпение, терпение, терпение, Ламия, звучал внутренний голос. Терпение – это то, что спасет твою душу. Будь терпелива к тем, кто тебя не понимает, и, быть может, они станут снисходительны.
И в душе наступило спокойствие, ведь нечто подобное я слышала из уст читающей Коран матери однажды вечером.
Я продолжала смотреть на Кристину, в мыслях находясь далеко и от нее, и от всех остальных. Но она молчать не стала и издевательски, растягивая каждую буковку и наклоняясь к моему лицу, выплюнула:
– И что же ты мне сделаешь, вонючая эмигрантка?
И ведь действительно, я ничего ей не сделаю.
Глава 3
Когда звонок, оповещая о перемене, громко прозвенел в коридорах, я вылетела из класса со скоростью гоночной машины и вышла во двор школы. Поиски рюкзака заняли минут десять; он валялся под окном класса, успевшего стать для меня филиалом ада.
Сразу после этого я начала думать, где бы мне совершить обеденную молитву, ведь время уже подходило. Но одно дело успешно найти это самое место и помолиться (а наши молитвы сильно отличаются от знакомой всем молитвы христиан), и совсем другое – сделать это таким образом, чтобы никто из мерзких подростков этого не заметил. Вот какая задача стояла передо мной.
Детально осматривая довольно просторный двор школы, кипевший жизнью, я пришла к единственному выводу: намаз у меня получится совершить только здесь, на газоне, в отдалении от беседующих школьников, устроивших на перемене что-то вроде пикника. Во дворе деревьев было в изобилии, и они, как живые навесы, укрывали его. Снег уже давно начал таять, и из-под него проглядывала бледно-зеленая трава.
Вдали шумно ударялся об землю мяч: там находилась спортивная площадка, где старшеклассники, особенно пользующиеся популярностью у девочек, играли в баскетбол, при этом громко вопя.
Я посмотрела на огромные часы, висевшие на фасаде школы. Время на намаз у меня еще будет, а пока следовало бы выяснить, где расположен мой учебный шкафчик, ведь до начала первого урока я этого сделать не успела.
Номер я узнала, а ключик получила еще вчера вечером, когда папа вручил мне листок бумаги со всеми данными, которые понадобятся мне в новой школе. Конечно, туда меня устраивал именно отец, а не мама. При виде ее в кабинете администрации в черном одеянии, – а мама всегда носила исключительно темного оттенка свободные платья, висевшие на ней, словно просторные халаты, и такой же хиджаб, – директору наверняка пришлось бы бороться с весьма заманчивой идеей отказать в принятии ее дочурки. Я почти уверена, что именно мама настояла на том, чтобы в школу меня устроил папа, прекрасно осознавая возможные последствия своего здесь появления.
Вновь оказавшись в здании и игнорируя пялящиеся на меня любопытные глазенки, я быстро нашла свой шкафчик в длинном коридоре и с шумом его открыла. Учебники из рюкзака мигом заполнили его, и места осталось разве что для небольших вещей вроде расчески или косметического набора, если бы он у меня был, конечно. У меня не было никаких других побрякушек и всяких штучек, которыми подростки из американских молодежных фильмов обычно любят заполнять свои шкафчики. Не было и фотографий, на которых я бы улыбалась и махала рукой в камеру, как полная идиотка.
– Слушай, может, тебе наплевать уже на этот долбанный семейный ужин? – прозвучал мужской голос где-то рядом. – Возможно, это наш единственный шанс попасть на чертов концерт! Разве можно его упускать?
Мне совсем не хотелось обращать внимание на чьи-либо разговоры, и я, уверена, так бы и поступила, просто развернувшись и уйдя прочь, однако меня задели плечом, и человек, сделавший это, сам обратил на меня внимание.