Но потом я смотрю на свое лицо в зеркале и забываю обо всем остальном. И о проблемах.
Всего за девять дней я превратилась в зомби из старых фильмов ужасов: мешки под глазами появились из-за бессонных ночей, а сами глаза стали красными и опухшими из-за нескончаемых и таких позорных слез.
Однажды меня даже навестила Руби. Я не смогла признаться ей, что не хочу никого видеть. Что даже ей не доверяю после случившегося. А про случившееся она прекрасно знала. Вся школа знала об этом в мельчайших подробностях.
Иногда мне не удавалось сдержаться, и, лежа на своей кровати, я осторожно приоткрывала шторку и смотрела на дом Элиаса. Однако его я за всю неделю так и не увидела. И была этому рада. Я просто не выдержала бы в очередной раз встретиться с ним взглядом или, не дай Аллах, увидеть его улыбку.
Именно она в последний раз разбила меня на части.
Итак, неделя…
Осталась неделя до выпускного.
А мне плевать. Я сломана, валяюсь, как ненужная кукла, на кровати, пытаюсь перебрать причины, по которым все еще существую. Удается с трудом.
Время, проведенное дома, в своей комнате, я трачу на воспоминания. Приходится все вспоминать.
Например, март. С него все и началось.
Конец марта, когда я впервые вошла в здание Олдридж Хай Скул. Смешки, издевательства, попытки унижения со всех сторон. Всем отвечаю дерзко, потому что привыкла. Успела привыкнуть уже давно.
Начало апреля, когда Элиасу дают задание подготовить меня к экзаменам. Я готова к ним благодаря ему, и из-за этого проклинаю каждую страничку учебника по АСТ, каждый миллиметр, к которым прикасались его пальцы.
Ненавижу снова. Ненавижу, как всегда. Ведь так обычно и бывает.
Снова, снова и снова.
Сейчас уже середина мая. Я вернулась к тому, с чего все началось.
– Ламия?
Мама вошла в мою комнату, не постучавшись. Впервые. Значит, все серьезно. Она наверняка предполагает, что я могу с собой что-то сделать.
Какой вздор.
– Папа принес пиццу. Твою любимую.
Я ничего не ответила. Сил не было даже на такие простые вещи.
– Ламия, прошу, поднимись.
Я продолжала лежать, уставившись в одну точку.
Знаете, наверное, самое глупое в моменты слабости – это попытки убедить себя в том, что жизнь продолжается. Ничего не случилось. Может быть, мне просто показалось? Может, я все не так поняла? Но стоит вспомнить лицо Элиаса, как мир снова рушится на миллион кусочков, а затем превращается в пепел.
– Ты должна помнить, – сказала мама.
Я бросила взгляд в ее сторону. Она, верно, решила, что это знак того, что я готова слушать, и продолжила:
– Должна помнить о Всевышнем. О том, что все трудности и неудачи приходят нам как испытание. Как проверка нашей стойкости. А в конце мы будем вознаграждены за терпение, а все, кто причинил нам боль, ответят за это.
Конечно, я прекрасно все это знала. Но как же сложно слабой девчонке вроде меня придерживаться этих правил.
– Я знаю, мама, – сказала я, и голос у меня снова дрогнул. – Но я не такая сильная, как ты. Я слишком слаба.
Она нежно погладила меня по голове, заботливо перебирая волосы. И через эти прикосновения я почувствовала всю заботу, всю нежность и любовь, которых мне не хватало.
– Нет, Ламия, ты ошибаешься, – сказала она и улыбнулась. – Ты намного сильнее меня.
– Разве сильный человек валяется в кровати целую неделю от того, что к нему отнеслись так же, как и всегда, просто он на время ослеп?
Она помолчала, но вовсе не потому, что не нашла ответа. Она просто дала мне время остыть, и я была благодарна ей за это.
Мама, кстати, тоже обо всем знала. Кроме того, что сделал Честер. В остальном я сама ей призналась. Даже в том, что Элиас мне нравился. Мне было настолько все равно, что я кинула ей эти слова с особой легкостью, чего никогда бы не сделала, будь я в здравом уме.
– Знаешь, что делает тебя сильной? – спросила она меня.
Я шмыгнула носом и посмотрела на нее. Мама продолжила:
– Все. Все в тебе. Ламия, ты сама сила. И ты не должна ни в коем случае позволять людям доводить тебя до того состояния, когда ты теряешь эту свою силу.
Как же я хотела верить ей. Как же мне хотелось быть уверенной в том, что эти же самые слова она сказала бы мне, даже не будь я ее дочерью.
Я желала быть сильной, как считала мама. Но вот для того, чтобы поверить, что я могу быть такой, понадобится время.
Нужно справиться с разрушениями, что после себя оставил Элиас Конли.
Вернуться в школу было немыслимым испытанием. Особенно после того, как все видели меня без хиджаба. Заявиться снова с ним на голове казалось теперь чем-то глупым и бессмысленным.