Она схватила меня за руку и быстро отвела вглубь сквера, где стояла скамейка закрытая от дороги высокими кустами. Мы сели на нее. Наташа нервно теребила ремешок сумки и выжидательно смотрела на меня
– Ната, Юра это мой сын? Сразу спросил я.
Наташа на несколько секунд задумалась, было видно, что внутри нее происходит борьба, но потом резко встряхнула головой и решительно сказала: «ДА».
– Как ты могла уехать и не сказать мне о беременности?
– А что бы я могла сделать? Я что могла сказать маме от кого у меня будет ребенок? От шестнадцатилетнего подростка, школьника, которого соблазнила развратная учительница? Она настояла бы на аборте, а я твердо хотела сохранить его.
– Что же ты ей сказала?
– Я сказала, что ребенок от моего жениха, студента, альпиниста, который погиб в горах ничего не зная о моей беременности. Это же я сказала и Юре.
– Но я хочу, чтобы у ребенка был отец! Я сейчас же пойду к нему и все расскажу.
Тут выражение лица Наташи с растерянного и даже немного жалобного резко поменялось на какое-то злое и отчужденное и она почти закричала:
– Ты никогда не сделаешь этого! Я буду все отрицать и никогда не позволю тебе видеться с ним.
Так мы препирались около десяти минут, затем я согласился и дал слово, что не расскажу ничего Юре, но, однако, вытребовал возможность бывать у нее дома на правах старого друга, с которым на время потерялась связь и с которым случайно встретились на улице.
И я стал бывать в доме Наташи. Сначала раз в три, четыре месяца, затем чаще. С сыном мы быстро подружились, особенно на почве взаимной любви к шахматам. Сначала мы играли только тогда, когда я приходил к ним в гости, затем стали играть по две, три партии в неделю по телефону. В несколько лет наши отношения прошли стадии «Игоря Михайловича», «дяди Игоря», а затем и просто «Игоря».
В 2001 году Юра, женился и в результате новых разменов уехал жить с женой в отдельную квартиру, а Наташа осталась одна.
Все прошедшие годы у нас с ней были теплые, но чисто дружеские отношения. А тут я предложил Наташе попробовать вновь сойтись. Во-первых мне казалось, что я по прежнему люблю Наташу, а во-вторых, что может быть самым главным, я думал, что официально войдя в семью сына, решил бы большинство наших проблем. Она согласилась, и мы стали жить вместе, пока, правда, не афишируя это перед сыном ни перед моей мамой. Однако мы скоро поняли, что ничего путного у нас не получается – в отношениях осталась нежность, теплота, чувство долга, но ушло что-то, что называется «настоящая любовь».
Однако, непосредственным поводом к разрыву послужил один разговор. Я в очередной раз попытался уговорить Наташу все рассказать сыну, она, как обычно, отказывалась. Тогда у меня вырвалось:
– А мне ведь не надо твоего подтверждения, я могу сделать генетическую экспертизу, которая и покажет – кто настоящий отец Юры.
Что тут сделалось с Наташей! Она вскочила, лицо ее стало каким-то злым, чужим, каким я ее ни разу не видел и почти во весь голос закричала:
– Тогда я скажу, что ты меня изнасиловал, а я пожалела тебя и никуда не заявила! И уж после этого ты к сыну вообще никогда не подойдешь!
Тут уже вскочил и я, подбежал к Наташе и в первый, и надеюсь в последний раз в жизни, чуть не влепил пощечину женщине и даже, кажется, замахнулся на нее. Если бы она произнесла хоть одно слово или просто бы попыталась уклониться – я бы может быть и сделал это. Но Наташа молча стояла, не шевелясь и, по-моему, даже не моргая. Я сдержался и только спросил:
– Ты сможешь сделать это?
– ДА!
– Ты сможешь предать нашу любовь? Наши встречи украдкой? Нашу «целовальную» скамейку в Павловском парке? Ту нашу единственную ночь вместе? Во что ты превратилась? Где та добрая, нежная, все понимающая девушка? Я не хочу тебя больше видеть!
При этих словах из Наташи как будто выпустили воздух, она молча села, нет, почти упала, на стул и тихо заплакала.
– Ты сможешь это сделать? Еще раз спросил я.
В ответ, сквозь слезы, прозвучало: «Смогу!».
Я развернулся и молча, медленно пошел одеваться в коридор. Наташа молчала.
– Собери мои вещи в чемодан, я потом заеду и заберу его. Ключи оставлю на столе.
Наташа молчала. Я медленно открыл дверь и вышел из квартиры. Наташа молчала и я закрыл за собой дверь.
Когда через несколько дней я приехал к ней, в коридоре у стены стоял собранный чемодан. На нем лежал маленький листок бумаги с двумя словами: «Пожалуйста, прости». Я положил этот листок на стол, сверху положил ключи, взял чемодан и захлопнул входную дверь.
В течение двух месяцев была тишина. Потом раздался телефонный звонок:
– Игорек, пожалуйста, прости … Но я не дослушал и молча повесил трубку. Обида и разочарование еще были слишком сильны.