Не стал бы возражать Павел Никанорович против назначения механиком и Караулова. Иван Семенович, по мнению заведующего гаражом, вполне годился для этой ответственной и хлопотливой должности. Шофер тоже — лучше не найдешь! — энергичный, всю войну и после войны не один год прослуживший в войсках НКВД. Но Иван Семенович Караулов сейчас на бюллетене. Сразу после аварии сам в гараж пришел, а теперь уже третьи сутки лежит. И когда встанет, неизвестно. Но главное, кого ни назначь механиком — Карпа Ивановича или Ивана Семеновича, — все равно на их место надо искать замену. А надежные шоферы на улице не валяются.
Поэтому, когда в гараж пришел человек лет тридцати, худощавый, но жилистый, со светлым вьющимся волосом и сказал, что направлен отделом кадров на должность шофера, Павел Никанорович оценивающе оглядел незнакомца.
— Шоферы нам нужны, — подтвердил он, и затем повторил стереотипную фразу всех завгаров: — Права при себе?
— Так точно, — по-военному ответил новоприбывший и протянул завгару права.
Заглянув в удостоверение, Павел Никанорович чуть не улыбнулся от удовольствия, но вовремя сообразил, что дипломатичнее будет нахмуриться. Пусть новичок не воображает, что шоферы первого класса такая уж редкость в гараже райпотребсоюза.
А Бубенец, стоя против завгара, повторял про себя: «Семенов Дмитрий Петрович!», «Семенов Дмитрий Петрович». Когда выяснилось, что под собственной фамилией ему в гараж райпотребсоюза идти нельзя, Бубенец поставил полковнику Голубкину одно условие:
— Фамилия и отчество пусть другие будут, а имя оставьте старое. Иначе спутаться могу. Тридцать с лишком лет Митькой был — и вдруг в Сидора перекрестите. Шоферы друг друга всегда по имени кличут. В работе на другое имя, кроме Митьки, я не отзовусь…
Похмурившись, сколько полагалось, Павел Никанорович приказал Бубенцу:
— Садись за баранку. Повезешь меня в больницу. Посмотрим твой первый класс на практике.
Уже через десяток минут, сидя в кабине полуторки, Павел Никанорович убедился, что за руль машины взялся не просто первоклассный шофер, а шофер-артист. Благосклонно поглядывая на Дмитрия, он начал расспрашивать его о прежней работе. Бубенец отвечал точно, но немногословно. После демобилизации работал шофером в Белоруссии, а в Азию приехал по семейным обстоятельствам.
Завгар остался доволен новым шофером. «Любого заменит, хоть Карпа Ивановича, хоть Караулова», — подумал он одобрительно, когда, поколесив минут сорок по центральным улицам, где водить машину было особенно трудно, они выехали на широкую, прямую магистраль и помчались к больнице, в которой лежал Рустамов.
Но к Рустамову Павла Никаноровича не пропустили. Механик до сих пор еще не приходил в сознание. «Если и удастся спасти жизнь Рустамова, то рассчитывать на его выздоровление можно будет не раньше чем через восемь или десять месяцев». Такие печальные новости сообщила Павлу Никаноровичу молодая женщина, дежурный врач больницы. Расстроенный завгар попрощался и направился к выходу, но в вестибюле его догнал санитар и позвал к главному врачу.
Главврач, худощавый человек лет пятидесяти, с седыми висками и усталым бронзового отлива лицом, крепко пожал руку Павла Никаноровича и пригласил садиться.
— Товарищ завгар, — начал он, — я хочу узнать от вас одну вещь про больного Рустамова. Только попрошу о нашем разговоре никому не рассказывать. Дело это государственное. Тем, кому следует, я сам сообщу.
— Можете говорить спокойно, — заверил врача завгар. — Кроме нас двоих, никто об этом разговоре не узнает.
— Вы давно знаете Рустамова?
— Да, чтобы не ошибиться, лет этак с двадцать. Мы на курсах шоферов вместе учились, только в разных группах.
— Ну и как? Он пил много?
— Рустамов? Да почти, можно сказать, и не пил. А что уж когда за баранкой, то ни капли, — защитил механика Павел Никанорович. — В этом отношении Гани был человек — железный. Разве когда отпуск или отгул, тогда другое дело.
— А курил?
— Вот насчет курения, это да! Папиросы из зубов не выпускал.
— А кроме папирос?
— Чего это?! — не понял Павел Никанорович — Махорку, что ли? Бывало, и махорку курил.
— Да нет, — улыбнулся врач. — Наркотики он курил? Ну, опиум, анашу?..
— Нет, что вы, — категорически отмел подобное подозрение Павел Никанорович, — Анаша!.. Она хуже водки действует. Это в нашем шоферском деле вещь совершенно даже невозможная. Никогда такого за Гани не водилось. И не верьте, если кто говорить будет.
— А вы не ошибаетесь? — требовательно переспросил врач.
— Не могу я в этом деле ошибиться, — горячо заговорил Павел Никанорович. — Слава богу, не первый год Гани знаю. На него теперь могут всякую напраслину возвести, поскольку человек в тюрьме за аварию сидел. Только я вам, товарищ врач, вот что скажу: хоть Гани правильно сидел, но и авария у него была тоже правильная. Он выбирал, одна-две смерти или же двадцать смертей. Притом учтите и то дело, что ребятишки бы погибли. А что грузчик убился, так Гани тут вполовину виноват. Грузчик под мухой… извиняюсь, выпившим был, потому и брякнулся так сильно. Трезвый он бы ни в жизнь не свалился с машины.
— Все ясно, — проговорил врач. — Казалось, он был доволен этой энергичной защитой своего больного. — Значит, подозрение, что Гани Рустамов был анашистом, наркоманом, отпадает.
— И никому вы в этом деле не верьте, — подтвердил Павел Никанорович. Затем он сделал попытку сам порасспросить врача. — А что, разве каплет кто на Гани Рустамова?
— Да нет, просто мы хотели узнать, что явилось причиной такой страшной аварии. Ведь Рустамов буквально весь разбит. Его только железное здоровье выручает. Но все же я прошу вас об этом разговоре не распространяться.
Еще раз заверив врача, что будет молчать, Павел Никанорович ушел. Врач, проводив завгара, долго листал телефонный справочник. Наконец, он нашел нужный номер и позвонил.
— Мне нужен лейтенант Кариев, — стараясь говорить строгим командирским голосом, попросил он ответившего ему человека. — А с кем я могу говорить, кроме Кариева? Лучше всего дайте мне номер его начальника. Как, как?! Полковник Голубкин? Благодарю вас, записал.
Подождав с минуту, врач снова снял трубку и набрал новый, названный ему номер.
Услышав в трубке спокойно-вежливое: «Вас слушает полковник Голубкин», он отрекомендовался:
— С вами говорит главный врач травматологической больницы, хирург Береснев Георгий Михайлович. У нас лежит механик гаража Краснооктябрьского райпотребсоюза Рустамов Гани, пострадавший от аварии. Мне кажется, что вам интересно будет узнать, что он совершил аварию в состоянии острого опьянения, накурившись анаши. В его кармане обнаружена пачка папирос «Беломор». Табаку в этих папиросах очень мало. Они почти целиком из анаши. Заведующий гаражом, знающий Рустамова двадцать лет, утверждает, что Рустамов никогда ни анашу, ни опиум не употреблял. И еще одно. На голове Рустамова есть повреждение, которое не могло быть получено в результате аварии. Создается впечатление, что Рустамова ударили по голове молотком и, по всей вероятности, за несколько минут до аварии. Дадим официальное заключение. Приезжайте. Жду.
Павел Никанорович, выйдя из больницы, молча сел в кабину полуторки и сказал Бубенцу:
— Поехали.
Лицо завгара было пасмурным. Он хмуро уставился в бегущую под колеса машины асфальтированную ленту дороги, но, казалось, не видел ничего.
— В гараж? — коротко спросил Бубенец.
— В гараж? — встрепенулся Павел Никанорович. — Нет, мы вначале съездим на квартиру к Караулову. Давай к вокзалу.
— Что у вас, товарищ завгар, родич в больнице лежит? — спросил Бубенец.
— Какой родич? — сумрачно ответил Павел Никанорович. — Товарищ мой. Механик нашего гаража. В аварию попал.