Вдруг Иван Федорович вспомнил про открытку, обнаруженную на столе Каракурта. О чем там шла речь? О барахле. Барахло в лексике уголовного мира — понятие растяжимое. Оно охватывает собою всякое имущество: от старых портянок до соболей и золота включительно. Полковник заглянул в портфель и вытащил открытку, обнаруженную при обыске. «Да, вполне возможно, что золото здесь, — подумал он, еще раз прочитав текст. — Но в каком же доме по улице Дальней живет этот Сева… Стоп! Ведь Коновалов живет именно там, и его зовут Севастьян Парамонович! Такое имя, сейчас не часто встретишь. Значит, ему и писал Каракурт.
- Алеша! — окликнул полковник сидящего на заднем сидении Кретова. — Ты не помнишь адрес Коновалова?
- Дальняя сто двадцать шесть! — в один голос ответили Кретов и сидящий рядом с ним Кариев.
- Вот к нему мы сейчас и заглянем, — решил Голубкин. — Надо заехать в отделение милиции. Людей взять на всякий случай.
Внешность Севастьяна Парамоновича Коновалова была строгая, можно сказать, даже аскетическая. Высокий и очень худой, с глубоко запавшими большими черными глазами, смотревшими на всех с настороженной враждебностью, с длинной, чуть засеребрившейся от седины бородой, он походил на убежденного раскольника, старца из старинного таежного скита. Впрочем, худоба его шла не от нездоровья и телесной немощи. При всей своей худощавости Коновалов обладал железным здоровьем, и его костлявый кулак по силе удара уступал разве только кувалде.
А вот усадьба Севастьяна Парамоновича и в самом деле напоминала отгородившийся от мира скит. Земляная стена-дувал, огораживающая его усадьбу, была наполовину выше обычной. По верху стены были вмазаны осколки битого стекла, остро обрезанные жестянки и куски колючей проволоки. Попробуй лихой человек перебраться через эту стену — до самой смерти не забудет он предусмотрительности Севастьяна Парамоновича.
Под стать стене и пес, охранявший усадьбу. Огромная киргизская овчарка, с обрезанными для злобности ушами, рычала не только на входивших во двор, но даже и на тех, кто проходил мимо калитки.
Непрошеных гостей Севастьян Парамонович встретил неприветливо. Хотя все прибывшие с Иваном Федоровичем были одеты в обычные пиджаки и брюки навыпуск, Коновалов сразу же понял, что это за люди. Отворив калитку, он остановился в ней и недружелюбно спросил:
- Чего надо? Отец за сына — не ответчик. Аркашку забрали — вся в доме перевернули, баранов искали, а теперь снова за баранами пришли.
- Нет, — ответил Голубкин, — не за баранами, я за вами.
- Зачем я вам понадобился? — нахмурился Коновалов. — Я к тому делу касательства не имел.
- Все может быть, Севастьян Парамонович, — улыбнулся Голубкин. — А вот не узнавать старых знакомых не годится. И двери загораживать не стоит. Невежливо, а главное бесполезно.
- Не знаю я вас, — хмуро ответил Коновалов, не отходя, однако, от калитки. — И чего скалитесь? Дело говорите.
- Неужели не узнали Ванюшку Голубкина? — весело рассмеялся Иван Федорович. — Ну, того, которого ваш дружок Самылкин чуть на тот свет не отправил.
При упоминании фамилии Самылкина Коновалов вздрогнул и, протестующе подняв руки, попятился от калитки. Голубкину даже показалось, что он слегка побледнел.
- Господь с вами! — скороговоркой зачастил Коновалов. — Разве узнаешь через столько-то лет. Я и Игнашку, почитай, уж лет двадцать пять не видел.
- Ну, а врать зачем? — резко проговорил Голубкин, входя в калитку. — Игнашку Самылкина вы видели совсем недавно. Дельце с ним не одно обделали и даже барахлишко его у себя спрятали.
- Господи! Воля твоя! — воскликнул Коновалов. — Да за что такая напасть? Я откуда вы такое взяли, товарищ, извиняюсь, гражданин начальник? Игнашку я и видеть не видывал, и слыхом не слыхивал. Клевета это.
- А это все подтвердит вам сам Самылкин, — прервал причитания Коновалова Голубкин и приказал Кариеву: — Обыскать!
При обыске в карманах у Коновалова ничего не нашли.
- Что ж, пойдемте в дом, — сказал Голубкин. — Веди, хозяин. Показывай свои хоромы.