– Еще я его назвала «медведем». Его нелегко убить.
– И их здесь много?
– Думаю, сотни, если не тысячи. Самых разных видов, и все глупы как пробка. Иначе нас бы уже сто раз убили и разобрали на атомы.
Пит глядел на рассеченных роботов, на остывающую массу нервных сетей, аккумуляторов, жилистых броневых плит и желатина.
– Почему у них такой дикий вид?
– Потому что они сами по себе выросли. Никто их никогда не проектировал. – Катринко подняла глаза. – Помнишь эти большие виртуальные пространства для проектирования оружия, которые были в Аламогордо?
– Да, помню, Аламогордо. Физическая эмуляция на сверхбольших квантовых гель-мозгах. Здоровенные виртуальные реальности с ультрабыстрым воспроизведением и ультратонким разрешением. И Нью-Мексико я тоже помню, можешь не сомневаться! Люблю налеты на большие компьютерные лаборатории. Хакерство – в этом есть глубокое уважение к традиции.
– Ага. Понимаешь, для нас, жителей НАФТА, физические виртуальности – это военная техника. Мы всегда отдаем технику военным, если она начинает казаться опасной. Но допустим, что ты не разделяешь ценностей НАФТА. Ты не хочешь испытывать в огромных виртуальностях новые системы оружия. Допустим, ты хочешь создать новый консервный нож.
Катринко во время своей бдительной стражи явно успела хорошо обо всем этом подумать.
– Ну так вот, можно начать с того, чтобы изучить существующие ножи и попытаться улучшить конструкцию. А можно просто создать колоссальное виртуальное пространство с виртуальными банками всех видов. Дальше создаешь несколько имитаций консервного ножа, которые по сути своей – блямбы студня. Они имитируют студень, но они еще и программы, и эти программы обмениваются данными и развиваются. Когда они вскрывают банку, ты их вознаграждаешь, создавая их копии. Прогоняешь день за днем миллионы поколений миллионов возможных консервных ножей в этой самой эмуляции.
Это понятие не было Спайдеру Питу совсем незнакомым.
– Да, я слыхал такие слухи. Что-то вроде фокуса с искусственным интеллектом. На бумаге получается все хорошо, а реального результата нет.
– Да, а теперь это еще и запрещено. Хотя и трудно уследить за соблюдением запрета. Но теперь допустим, что ты ведешь экономическую войну и думаешь, как это лучше сделать. Наконец ты все-таки вырабатываешь свой супернавороченный сверхнож, который никогда ни один человек изобрести не смог бы. Не смог бы даже вообразить, поскольку он вырос как гриб в полностью альтернативной природе. Но у тебя есть все спецификации его формы и размеров – вот в этом суперкомпьютере. Так что тебе, чтобы сделать его в реальном мире, достаточно распечатать фотографию. И ведь получается! Работает! Понимаешь? Моментальный и дешевый потребительский товар.
Пит обдумал слова Катринко.
– Так ты говоришь, что население Сферы сумело осуществить эту идею и эти роботы вот так и были построены?
– Пит, я просто не могу себе представить, как это могло произойти иначе. Эти машины – они просто слишком нам чужды. Они должны были появиться в совершенно нечеловеческом, полностью автономном процессе. Даже лучшие японские инженеры не могут спроектировать студенистого робота из шерсти и веревок, который умеет ползать, как гусеница. Всех денег мира не хватит, чтобы оплатить человеческие мозги, которые бы это выдумали.
Пит тронул студенистые останки ледорубом:
– Да, вроде бы ты права.
– Кто бы ни построил все это, он нарушил кучу правил и договоров. Но сделано все это действительно дешево. Настолько дешево, что это выходит за пределы экономики. – Катринко задумалась и повторила: – Далеко за пределы экономики, и вот именно потому это и противоречит всем правилам и договорам.
– Быстро, дешево и неконтролируемо.
– В точку, Пит. Если это дело вырвется в реальный мир, это будет означать конец всего, что нам известно.
Это последнее утверждение Питу совсем не понравилось. Никогда он не любил апокалиптических предчувствий.
Сейчас они нравились ему еще меньше, потому что при данных обстоятельствах казались весьма правдоподобными. В Сфере было самое молодое и самое большое население среди всех трех больших торговых блоков, и идеи были тоже самые молодые и самые большие. Люди Азии знали, как добиваться своего.
– Знаешь, Лайл Швейк мне говорил, что сейчас самые навороченные велосипеды в мире приходят из Китая.
– И он прав, так и есть. А эти китайские электронные чипы, которые они демпингуют на рынок НАФТА? Они дешевле грязи и четко работают, но полны каких-то остаточных электронных связей, дублированных, перепутанных... Я всегда думала, что это просто человеческая неряшливость. Так вот, ничего человеческого в этом нет.
Пит мрачно кивнул:
– Да. Чипы и велосипеды – это я еще могу понять. Это куча денег. Но кому, черт возьми, надо было делать такую дыру в земле, полную роботов и ложных звезд? Зачем?
Катринко пожала плечами:
– Такие люди живут в этой Сфере, друг. Они все еще делают что-то просто потому, что это им любопытно.
Дно мира кипело. За прошедшее столетие полость для испытания бомбы создала собственный водоносный слой, искусственный подземный оазис. Дно пузыря оказалось причудливо затопленным лабиринтом разбитых трещин и химических отложений, и все это превратилось в копошащиеся лужи механической самосборки. Кислородные гейзеры черного моря плесени.
Ровно поднимался пар из темноты между утесами, конденсировался холодными струйками и стекал вниз по сферическим стенкам. Внизу, возле дна, вся вода жадно поглощалась отбившимися от рук устройствами из одушевленных губок и лент. Катринко тут же назвала их «кузнецами» и «пушистиками».
Кузнецы и пушистики представляли собой кошмарные мочалки и выдавленные насосом спагетти, они прыгали, мокро шлепая, с утеса на утес. Катринко с неожиданной простотой давала имена машинам и фотографировала их.