— Пап, я с вами, — кинулась за ним Клава.
— Сиди, — цыкнул отец, — ещё натолкаешься.
Она покорно вернулась, села.
Мужчины попрыгали в воду — кому по колено, кому по пояс — и стали толкать баржу, помогая катеру, но баржа не сдвинулась ни на метр.
— Сказано, всем толкать! — снова закричала охрана. — Чего сидим, бабы?
— А сам-то чего, замочиться боишься? — Нашлась бойкая женщина. — Али малохольный? — И первой спрыгнула в воду.
За ней полезли с баржи остальные. Клава встала рядом с отцом.
— Вот зверьё! — со злостью покосился на охранников отец. Но сказал негромко, только дочь и услышала.
На барже остались лишь малые дети и больные, она стала немного легче, да и толкало её много народу. Потихоньку-потихоньку обогнули песчаную косу и вышли на глубокую воду. Подождали, пока все снова заберутся на баржу. Катер медленно потянул её дальше.
Солнце было уже высоко. Утром ветер поменял направление, заметно потеплело. Люди сушили намокшую одежду, у кого было во что, переоделись, а у кого не было смены, сушили на себе. Куда деваться?
Опять раздали по куску хлеба. Поели. Пригревшись на солнышке, многие снова уснули, только время от времени раздавались чей-то тяжкий вздох, всхлипывание ребёнка, стон больного… Казалось, не будет конца этому мучению. Но ближе к вечеру баржа пристала к берегу. Люди оживились.
— Неужто приехали?
— Наконец-то. Кажись, прибыли.
Те, кто только проснулся, ничего не понимая, озирались по сторонам.
— С вещами, вылазь, — скомандовал охранник.
Люди медленно, по одному стали спускаться по узкому, шаткому трапу. Мужчины старались помочь женщинам и детям. На барже осталось совсем мало народу.
— А как же мама? — растерялась Таня.
— Ты возьми свои вещи, а я маму, — Виктор поднял на руки умершую женщину, спустился по трапу и отнёс её в сторону, в тень.
На него никто не обращал внимания. К смертям в дороге привыкли.
— Глянь, село какое-то.
— Кажется, немалое. Ну, ежели среди людей, всё легче, — переговаривались между собой прибывшие.
А на берегу уже собирался деревенский народ. Кто хмуро, кто с сочувствием оглядывали толпу высадившихся из баржи людей.
Главный сопровождающий передал список коменданту, распорядился выгрузить провизию, инструменты. Катер, развернув баржу, потянул её вниз по реке.
Несмотря на множество народа, на берегу стояла тишина, все молча провожали взглядами баржу.
— Так, внимание, — крикнул комендант, — вы все теперь в моём распоряжении. Зовут меня Николай Петрович. Располагайтесь на берегу. Ничего. Тепло. Не замёрзнете. Ежели что сварить надо, можете развести небольшие костры. Только аккуратно мне тут, а то, не дай Бог, пожар. Подальше от строений, подальше от кустов-деревьев. У самой воды. Слышали? У самой воды. И два-три костра, не более. Варите по очереди.
— А что варить-то? У нас ничего нет, — крикнул кто-то.
— И у нас ничего. И у нас, — поддержали его несколько голосов.
— Я говорю про тех, у кого есть. А остальным — паёк хлеба по списку.
К коменданту подошёл Виктор.
— Николай Петрович, можно спросить?
— Чего тебе?
— Нам бы женщину схоронить, по дороге умерла.
Комендант повернулся к местным:
— Настасья, иди сюда. — Подошла женщина. — Настасья, помоги парню. Иди, она всё покажет, — обернулся он к Виктору.
В помощь коменданту оставили двух охранников. Так, для порядка…
Прибывшие начали расходиться по берегу. Большие семьи держались обособленно. У них и вещей было побольше, и продуктов, и посуды. А у тех, кто по одному или по двое, почти ничего не было. Эти люди сходились друг с другом, знакомились. Все старались поддержать, помочь друг другу. Без этого не выжить.
После холодного дождя некоторые простыли. Заболел и маленький Егорка.
К переселенцам стали подходить местные. Некоторые из них приносили угощение детишкам: варёную картошку, пареную репу, шаньги… Говорили по-коми, прибывшие ничего не понимали.
К Марии подошла женщина, протянула Коле шаньгу:
— Босьт (возьми).
Мальчик развернул ладошки навстречу доброй тёте. От запаха шаньги у него закружилась голова. Он бережно, не дыша, протянул маме тётин подарок. А Мария смотрела на женщину глазами, полными слёз и благодарности:
— Дай Вам Бог здоровья, добрая женщина!
Она взяла шаньгу, аккуратно разломила её пополам, половину — ещё пополам, дала кусочек Коле, другой завернула в марлю — Ванятке, остальное аккуратно уложила в чистую тряпочку — детям на завтра.
А Коля не знал, что с этим добром делать. Сразу проглотить — жалко, хотя искушение было огромным. Он с упоением нюхал драгоценную шаньгу, откусывая от неё понемногу, вернее, всасывал её, чтобы растянуть удовольствие. И всё равно шаньга быстро закончилась. Коля вздохнул, но долго ещё наслаждался послевкусием и запомнившимся запахом. Сейчас он бы съел их три, пять, нет, десять штук. Ел бы и ел…