- Что-то не хочется...
- Мы не пойдем, - сказала Женя, и администратор помчался дальше.
На экранах, развешанных по стенам, показывали фильм о фильме. Кое-где мелькало Женино лицо, но смотреть и вспоминать съемочный процесс совсем не хотелось. Аня была неразговорчивая, уставшая. Мимо прошли омоновцы, направляясь на улицу покурить. От их вида стало вовсе не по себе.
Наконец-то открыли зал, можно было сесть. Они прошли к задним рядам, сели подальше. Однако испытания еще не закончились. На сцену кинотеатра вышла съемочная группа или ее малая часть во главе с Адой Васильевной. Она потребовала, чтобы все участники съемок поднялись к ней, но больше никто не откликнулся. Женя заметила, что и Вова куда-то исчез. "Бабушка" хлопотала:
- Вова, где ты? Кто еще в зале, выходите!
Мордвинова вжала голову в плечи. "Бабушка" успокоилась: рядом с ней стояли ее дочь, ее бывший муж, муж (или сожитель) нынешний. Конечно, на сцене присутствовал и исполнитель главной роли, театральный актер Вольнов, милый лысоватый человечек с большими карими глазами, и другие актеры, ну и, конечно, "приживалки".
Ада Васильевна с трагическим пафосом стала вещать о положении дела в современном кинематографе. Клеймя всякие "Дневные позоры", она говорила о своей высокой миссии пропагандиста христианского искусства, войдя в экстаз, взывала к духу Жуковского.
- Я чувствую его присутствие в зале! Надеюсь, мы не посрамим его память, и фильм ему понравится!
Пока она говорила, Женя с дочерью переглядывались в недоумении. Когда речь зашла о духе Жуковского, Мордвинова невольно прыснула. На нее недовольно покосились соседи из массовки. Между тем "Бабушка" исходила елеем, представляя сериальную диву, которая должна была обеспечить хоть какие-то кассовые сборы, если фильм выйдет в прокат. Звездулька пролопотала в микрофон что-то благодарное, все перецеловались в умилении, пару слов сказал скромняга Вольнов, и фильм начался.
Титры выполнены были художественно, рождая ностальгию по 19 веку. Но первый же эпизод резанул искусственностью, нарочитой театральностью. Актеры двигались и говорили, как марионетки. А уж какую чепуху они несли!
- На бумаге это выглядело приличнее, - шепнула Женя.
Аня морщилась, как от зубной боли. Нестерпимая фальшь! Они посидели еще десять минут в надежде, что со сменой эпизода и актеров что-то исправится. Нет, никакого улучшения!
- Может, уйдем? - предложила Аня.
Мордвинова посмотрела по сторонам - они находились в самой середине ряда.
- Посидим еще чуть-чуть, - ответила шепотом.
Но когда в фильме появились кадры из предыдущего "шедевра" Ады Васильевны, Женя не выдержала:
- Она цитирует сама себя! - возмутилась вслух.
На нее зашикали.
- Давай уйдем! - повторила Аня.
Мордвинова никогда не уходила ни со спектакля, ни с сеанса кино, считая это неуважением к труду их создателей, независимо от результата. Однако тут ее душа не вынесла.
- Пойдем, - скомандовала Женя, и они, поминутно извиняясь перед соседями, выбрались из зала. В холле скучали омоновцы, в буфете какие-то люди угощались бутербродами. Мать и дочь без сожаления вышли из кинотеатра и направились к метро.
- Забыть, как кошмарный сон! - пробормотала Женя, доставая проездной билет.
Внутри у нее все кипело. Позвать омоновцев, чтобы защититься от обманутых коллег, а потом разглагольствовать о христианских ценностях! Аня повидала всякое за годы работы в кино, однако "Бабушка" и ее сразила наповал.
- Бывают же такие деятели! - усмехнулась дочь.
Они остановились возле китайской пагоды - станции "Арбатская".
- А пойдем погуляем! - предложила Аня. - Посидим где-нибудь на Арбате, выпьем кофе?
Женя с готовностью согласилась. Они медленно прошлись по Старому Арбату, разглядывая всяких чудаков, которых там всегда в избытке. Послушали уличных музыкантов, поглазели на сувениры и выставленные на продажу картины. Мимо них, танцуя и напевая свои песенки, проследовала группа кришнаитов. Народ останавливался поглазеть на это пестрое шествие.
Потом они рылись в книжных развалах, и Женя все изумлялась: буквально за копейки продаются книги, которые когда-то доставались с большим трудом, выдирались из журналов, переплетались отдельными брошюрами... Теперь купить можно что угодно. За бесценок уходят подписные издания классиков, любая зарубежная литература.
- Давай здесь посидим, - предложила Аня, указывая на вывеску кафе.
Они не пошли внутрь, сели на летней веранде, которая совсем недавно была смонтирована в преддверии лета. Заказали кофе и вкусных пирожных. Подумали и попросили еще по алкогольному "Мохито". Туда-сюда мимо них сновали шумные толпы, господствовало ощущение нескончаемого праздника. Впрочем, май и был праздником длиною в месяц...
За последнюю неделю Мордвинова пережила острое одиночество. И хотя работа на новом проекте не оставляла ни сил, ни эмоций, ей было тягостно возвращаться домой и сталкиваться с отчуждением дочери. Аня тоже много работала и приходила абсолютно вымотанной. И у нее сил на разговоры не было. Попив чаю с бутербродами, она уходила в свою комнату и сразу ложилась спать. Часто она и вовсе не ночевала дома. И если раньше звонила и предупреждала, хотя Женя и не требовала этого, то теперь жила своей отдельной жизнью, не посвящая в нее мать.
Обе они были безумно одиноки. Мордвинова это чувствовала как никогда. Тяжело ей далась эта неделя... И самое горькое - это осознание, что, выйди Аня замуж, Женя действительно останется в полном одиночестве. Будет приходить в пустую квартиру, засыпать под бормотанье телевизора, просыпаться в зловещей тишине, и не с кем будет перемолвиться словечком...
Теперь дочь сидела перед ней, не прятала взгляда и не уклонялась от вопросов. Впрочем, вопросы-то были самые безобидные. Они говорили о работе, каждая о своем фильме. Аня рассказала о параллельном проекте, для которого они с Димой Вересовым подбирали костюмы. Ее поразило поведение актрисы, которую Аня считала талантливой и достойной уважения.
- Представляешь, - рассказывала она, - вместе с ней ездили по магазинам, она все примерила, одобрила. Потом я узнаю, что она жалуется, будто ей даже не показали костюмов! Мне кажется, у нее не все в порядке с головой. Как-то я приехала за ней в салон, где ей делали прическу. Все хорошо, все нравится. Только вышли от визажиста, она говорит: "Кошмар, что мне наделали! Уродство какое-то!" У меня и слов не нашлось.
Они больше не возвращались в беседе к злосчастной премьере и к "Бабушке", все это было уже страницей прошлого. Удивительно, как быстро все уходит, забывается...
- Ань, давай больше не будем ссориться, - сказала Женя в приливе грусти и радости одновременно. - Мне без тебя так плохо, так одиноко!
- А разве мы ссорились? - улыбнулась Аня. - Мне тоже без тебя плохо, мам. Ты не представляешь, как я всегда скучаю по тебе...
Они обе были тронуты. Женя не скрывала слез: в последнее время она стала такой плаксой. Темнело. Они сидели на бурлящем Арбате, и было чувство, что все еще впереди, все возможно.
- Знаешь, - сказала Аня, - даже если я выйду замуж когда-нибудь, я не хочу расставаться с тобой.
- Но это невозможно, - возразила Женя.
- Возможно. Мы будем дружить домами, так что тебе тоже придется выйти замуж!
Трудный разговор
День начался скверно. Аню не пропустили на "Мосфильм". Что за оказия? На проходной заявили, что ее фамилия попала в черный список, и отобрали пропуск.
- Но почему, как? - недоумевала Аня.
Охранник ей отвечал, что ему неизвестно и не его это дело. Раз в черном списке, значит, не велено пускать. Аня опаздывала на смену, ей пришлось звонить Диме Вересову:
- Дима, я почему-то попала в черный список, и меня не пропускают на проходной.
- Что за дела? - удивился художник. - Сейчас попробую связаться с продюсером.
Аня нервно прохаживалась перед проходной и курила в ожидании звонка. Смена вот-вот начнется, еще не все подготовлено, надо посмотреть кое-что, а она стоит здесь, ждет непонятно чего! Впрочем, ждать пришлось недолго, продюсер попросил передать трубку охраннику. Суровый человек в черной спецовке спокойно выслушал его и вежливо ответил: