Стада туч разлетались, как тяжелые испуганные птицы. Я назвал Солтыку высоту: тридцать километров, – а мы еще были в тучах. Над Венерой они располагаются необычайно высоко! Воздух был так плотен, что даже при нашей сравнительно небольшой скорости раздавался пронзительный вой, переходивший от басовых вибрирующих нот к самому высокому свисту. Видимость практически равнялась нулю. Мы то погружались в темно-желтый туман, то попадали в молочное кипение, полное ярких радуг. Солтык переключил телевизоры на радар, но это мало помогло. Направленные вниз пучки радиоволн бессильно вязли в топи облаков, не показывая рельефа почвы. Мы летели вслепую, по гирокомпасу, описывая вокруг планеты широкую дугу. В зеленовато-буром свете, наполнявшем экран, временами появлялись неясные контуры туч нижних слоев, а в их разрывах – еще более глубокие слои, и так до дна, где все сливалось в серую муть.
Звуковым фоном полета был непрестанный глухой шум. Оттого что я долго и напряженно вглядывался в экран, у меня иногда появлялась иллюзия кипящих под нами морских волн, а шум полета мне казался тогда грохотом разбивающихся волн. В какое-то мгновение эта иллюзия стала настолько сильной, что я был вынужден отвести глаза от экрана. Солтык снижал ракету все быстрее. Уже только восемь километров отделяло нас от поверхности планеты, а видимость все еще равнялась нулю. В тучах, как сказали нам аэродинамические приборы, были взвешены мелкие твердые частицы, поглощавшие волны радара. Мне хотелось узнать, что будет делать Солтык, но я, конечно, ни о чем не спрашивал. Меня вначале охватило разочарование, потом нетерпение и, наконец, гнев: я так долго ждал минуты, когда сяду в кабину самолета, а сейчас, когда она приближалась, я попросту боялся, что потеряю ориентировку в этих проклятых тучах!
Изображение на экране изменилось. Солтык переходил на все более короткие волны. Волномер передатчика показывал: сантиметр, полсантиметра, три миллиметра… Вдруг ползущие по экрану массы развеялись, исчезли, и я увидел поверхность Венеры. Однако на ней почти ничего нельзя было рассмотреть. Неровности и холмы бешено мчались назад, сливаясь в трепещущие зеленоватые и бурые полосы. Солтык теперь непрерывно работал рычагами, то включая двигатели, то усиливая торможение, так что скорость порой падала до низшего допустимого предела. Мы летели над большой равниной, делая в секунду метров триста. Казалось, что она покрыта густым лесом. Раскидистые кроны деревьев или других фантастических растений, огромные кустарники, рощи, заросли – все это мелькало слишком быстро, чтобы можно было их как следует разглядеть. Когда корабль снизился до четырех тысяч метров, у меня вдруг возникло сомнение, действительно ли эти фантастические очертания – растения? Но пока я присматривался к ним, они исчезли. Появились отлогие холмы с плоскими склонами. Кое-где тучи не доходили до самой поверхности планеты. В одном из таких разрывов, посреди изменчивых, медленно плывущих облаков, появилась темно-синяя гряда с черными тенями, выделявшаяся своей неподвижностью в океане паров. Это был горный хребет. Поверхность планеты повышалась. Стрелка альтиметра задрожала и дошла до семи тысяч метров. Под нами плыли огромные изрытые скаты, иногда мелькал свет, словно отраженный льдом, – это блестели гладкие склоны. Потом огромная панорама скалистых нагромождений и глубоких долин погрузилась в туман. Корабль набирал высоту. Девять, десять, одиннадцать километров. Все тоньше свистел разреженный воздух, разрываемый носом «Космократора». И вдруг Солтык обернулся ко мне. Он не сказал ничего, но по глазам его я понял, что наступила моя минута.
Осватич принял от Солтыка управление, и, пока корабль летел в молочном тумане, мы провели совещание. Первым вопросом было тщательное определение состава атмосферы. Как и предвидели ученые, слой ее оказался гораздо толще земного, почти вдвое. На высоте одиннадцати километров давление составляло шестьсот девяносто миллиметров ртутного столба – примерно земное атмосферное давление на уровне моря. Тучи, по определению химика, имели очень разнообразный состав. Они, насколько можно было судить, располагались в несколько ярусов. Самый верхний состоял из полимеризованного формальдегида и частиц какого-то неизвестного вещества, подробное исследование которого было пока отложено. В нижних слоях, кроме формальдегида, имелся небольшой процент воды. Кислорода в воздухе было пять процентов, углекислоты – двадцать девять. Я расстался с тайной надеждой, что предположения ученых о составе атмосферы окажутся неверными и на планете можно будет передвигаться без скафандра.