Когда они спустились вниз, криминалисты и фотографы уже приехали и начали заносить оборудование в холл.
– Не хочу путаться под ногами, да и пора возвращаться домой, – сказал Мордекай Тремейн. – Я тут больше не нужен?
– Если потребуетесь, я знаю, где вас найти, – ответил Пенросс. – Разумеется, необходимо оформить официальные свидетельские показания. Может, зайду позднее, но не обещаю. Придется надолго здесь задержаться.
Мордекай Тремейн догадывался, что скрывается за неопределенной фразой. Инспектор Пенросс глубоко сомневался в правдивости истории, а потому, прежде чем подвести черту под отчетом о смерти Адриана Картхэллоу и закрыть дело, намеревался получить какие-то иные данные, помимо неподтвержденной версии Хелен.
Глава 3
Джонатан Бойс внимательно выслушал рассказ и, к огромному облегчению Мордекая Тремейна, воздержался от ироничных комментариев относительно его присутствия на месте преступления. Для опытного следователя Скотленд-Ярда, пусть и находившегося в отпуске по состоянию здоровья, труп неизменно представлял профессиональный интерес. К тому же Бойс был знаком с Адрианом Картхэллоу, прежде чем жизнь внезапно покинула его, а потому жаждал достоверной информации и не хотел тратить время на отвлекающие маневры, даже весьма соблазнительные.
– Чарлз не собирался навестить нас? – уточнил он.
– Когда я уходил, приехали фотографы и криминалисты. Скорее всего дело затянется.
Упоминание имени Пенросса – Чарлз – показалось Тремейну странным. Конечно, ничто не мешало Бойсу назвать коллегу именно так. И все же на службе, во время расследования, наделенный могучей силой закона инспектор уголовной полиции Пенросс мало чем напоминал Чарлза Пенросса, до заката сидевшего в соседнем шезлонге за приятной беседой.
Бойс и Пенросс дружили давно. Несколько лет назад старшая сестра офицера Скотленд-Ярда вместе с мужем обосновалась в Фалпорте, и Джонатан любил проводить летний отпуск в их уютном доме. Отсюда практически неизбежно следовало стремительное развитие приятельских отношений с Пенроссом.
Впервые они случайно встретились на рыбалке и выяснили, что занимаются общим делом. С тех пор профессиональные разговоры с Чарлзом Пенроссом стали для Джонатана Бойса дополнительным стимулом ежегодного посещения Корнуолла. Этим летом приглашение на отдых распространилось и на Мордекая Тремейна. Бойс часто и подробно писал сестре об отставном торговце табаком, с энтузиазмом посвятившем себя раскрытию преступлений. К тому же мистер и миссис Тайнинг читали в газетах о детективе-любителе, а потому мечтали увидеть этого героя.
Дело в том, что недавно Мордекай Тремейн оказался в центре краткой, но бурной вспышки общественного интереса. Пишущая братия сочла чрезвычайно пикантным обстоятельство, что пожилой джентльмен скромной внешности, в опасно балансирующем на кончике носа пенсне, да еще и питающий слабость к литературному жанру, в котором романтические истории предстают в неподражаемо ярких красках, посвящает свободное время раскрытию убийств. Неравнодушные журналисты решили, что широкая публика имеет право знать о столь необычном человеке. Пристальное внимание к собственной персоне чрезвычайно смутило Мордекая Тремейна. Скромный по природе, он с трудом справлялся с репутацией проницательного детектива, постоянно ощущая, что не оправдывает завышенных ожиданий соотечественников.
Подобная неуверенность в себе тревожила его и в этот роковой день, во время общения с Пенроссом. Почему-то казалось, будто инспектор разочарован и подозревает, что на самом деле колосс стоит на глиняных ногах.
Джонатан Бойс потер подбородок.
– Значит, Адриан Картхэллоу мертв, – тихо произнес он. – Что же, многие наконец-то вздохнут с облегчением.
– Имеете в виду его картины?
– Да, – кивнул Бойс. – Умный дьявол. Вот только слишком умный. Чем и нажил себе немало врагов. Полковник Нил – один из них.
Мордекай Тремейн понял, почему Бойс вспомнил полковника Нила. Дело в том, что в это самое время полковник Нил находился в Фалпорте. Приехал пару дней назад и во всеуслышанье заявил, что намерен преподать Адриану Картхэллоу то, что со всеми подобающими военному человеку эпитетами назвал заслуженным уроком.
Шум вокруг написанного несколько месяцев назад портрета Кристины Нил не утихал. С точки зрения профессионального мастерства произведение следовало считать превосходным – одним из лучших, когда-либо созданных художником. Однако не оставалось сомнений, что картина представляла собой воплощение дьявольского начала, порожденного свойственным Картхэллоу искаженным чувством юмора. Странно, что Кристина Нил позволила выставить портрет на всеобщее обозрение. Конечно, если не была влюблена в автора и слишком поздно поняла, в каком образе тот явил ее городу и миру.