— Возможно ли сбить на бреющем?
— Стрела-1, Стрела-2 м — это вообще универсальный комплекс. Бьет до 3200 м. Это лучше, чем Стингер[25] и дешевле. Наша Стрела-1, Стрела-2, а тем более Стрела-10 — этот комплекс — четыре ракеты, гусеничный, вообще классика. Игла-1 и Игла-2, Игла-4 (до 3000 м). То есть, сбивать можно было все что угодно.
— Не сбивали тогда ангольцы юаровцев почему?
— Просто трусы были, боялись. С такой-то техникой в руках! Наша техника во всём мире известна и знаменита — я показывал юаровским журналистам недавно снимки — кладбище советской техники в Куито-Куанавале. Они просто обалдели от такого отношения к ней ангольцев.
— И с такой техникой было не победить?
— У них был такой же вопрос. Наша российская, советская — неважно какая — это лучшая техника в мире.
Что я хочу сказать про Куито-Куанавале? Во всех боевых сводках, донесениях и в прессе он назывался «Понту де резиштенсия» (пункт сопротивления). Хочется преклонить голову перед нашими советскими военными, что были там. Они сделали всё возможное и невозможное для того, чтобы хоть как-то ситуацию исправить и выполнить поставленные задачи. Но, к сожалению, они не были властны над ангольцами. Потому что мы все время натыкались на какую-то глухую стену. Просто-напросто лбом в стенку бьёшься, и больше ничего.
— Например?
— Да, было немало ангольцев, душой болевших за дело.
Один из них (подполковник или майор — не помню) приходил к нам и всё время с отчаянием говорил, вы знаете — никто не хочет ничего делать! Такое ощущение, что всем, как говорится, «до фонаря» абсолютно. «Todo o tempo sabotagem!» (Всё время саботаж). Я хочу что-то сделать. Но вижу только саботаж!
Буквально через пару дней он во главе колонны ангольских войск наткнулся на юаровцев. Как очень храбрый, замечательно храбрый человек, ринулся в бой. И его БМП прямым попаданием снаряда уничтожило.
Его, действительно, было очень жалко. Потому что такие люди, конечно, это исключение из общего правила.
У меня было таких исключений несколько.
С 1986 по 1987 годы командиром дивизиона «Квадрат» в 19-й бригаде под Лубанго, где я служил, был такой Жоао. Просто замечательный был человек. Он всё время старался хоть что-то сделать для нас, советских. Чего тут говорить — он же нам вроде ничем не обязан был? А, поди ж ты, постоянно продукты нам привозил, иногда выпивку. Даже женщин нам как-то раз привёз. И говорит — ребята, хотите — вот девочки… Мы говорим, да ты что, нет — нам нельзя и всё такое прочее. Он, бедняга, даже расстроился.
Я ему как-то говорю:
— Жоао, ты меня извини, но зачем ты всё это делаешь?
— Да потому что я вас уважаю и люблю. Вы, советские, действительно хотите что-то сделать для нас.
И в то же самое время его начальник оперативного отдела был такая сволочь! Прости меня Господи! Это даже невозможно объяснить. Жоао мне говорил: «Игорь, ты с ним пореже общайся, а ещё лучше, вообще старайся не пересекаться. Он не тот человек, с которым можно общаться». Я говорю — ну, ладно, Жоао, пойду с ним поговорю — мало ли…
Я к нему прихожу, начинаю с ним беседовать. И знаешь, что он мне объясняет: «Да вы русские — сволочи, я вас ненавижу, и так далее, и тому подобное. Я бы с вами век бы не встречался, если бы не наша общая политика, то, что вы нам поставляете вооружение, специалистов и такое всё.
Я говорю — подожди, подожди. У тебя какая-то личная неприязнь к нам?
— Я не могу объяснить…
В общем, слово за слово… я, вроде, пытаюсь сгладить конфликт, даже в чём-то ему и поддакиваю… А он, гад, всё больше и больше распаляется, вытащил нож, да мне его к горлу-то и приставил, я аж обомлел — ничего себе думаю, до чего спор дошёл. Да делать нечего — приемом отвёл нож, его завалил подсечкой, а нож отобрал и отбросил в сторону.
Я ему и говорю — знаешь что? Чтобы ты не выступал тут много, да ещё и не по делу — я тебя сейчас убью. Хочешь — вообще без оружия. Меня уже научили, как убивать. Ты меня достал, и я тебя сейчас ликвидирую «влёгкую». Он испугался. Он после этого со мной говорил очень вежливо и вообще общался вежливо со всеми нашими советниками. Через некоторое время он уехал, кажется, в Луанду, а ему на замену приехал другой офицер.
Жоао меня потом спрашивал: «А что ты с ним такое сделал? Почему он с тобой стал таким вежливым?» Я говорю: да так, Жоао, поговорили мы с ним о смысле жизни…