Выбрать главу

Прозаик реалистического плана, Сюзини умеет двумя-тремя штрихами создавать живые, запечатляющиеся в памяти образы и сцены. Нельзя не верить тому, о чем она ведет речь, — скажем, рассказу о том, как родилась Фабия. Было это в Алжире. Ее мать отправилась на речку с корзиной белья на голове. И вернулась домой с той же корзиной. «Только возвращаться ей пришлось дольше обычного, потому что нести ребенка на руках было труднее, чем в животе».

Мастерство зримого воссоздания материального мира органически сочетается у Сюзини с филигранным психологическим анализом. Объективное авторское повествование сменяется взволнованной исповедью — воспоминаниями Фабии. Пользуясь гибким оружием внутреннего монолога, автор помогает читателю не только отчетливо увидеть все описанное, но и активно сопереживать героям, принимать участие в их судьбе. Порывистый, нервный ритм повествования, «стремительный в частностях, оставляет вместе с тем, по словам известного критика Альбера Бегена, впечатление медлительной созерцательности, которая присуща истинной поэзии человеческого».

Первый эпиграф романа — слова из письма Альбера Камю автору книги: «Когда поймешь, что люди непременно умрут… тогда сострадание приходит на выручку страсти…» Закрывая книгу Мари Сюзини, испытываешь нечто близкое чувству, которое порождает греческая трагедия, — катарсис, очищение страстей, душевное просветление.

Повесть «Такой была наша любовь» получила отличную прессу. Еженедельник компартии «Франс нувель» отнес ее к числу лучших произведений, увидевших свет в 1970 году. В стремительном беге современной жизни эта книга заставляет остановиться и глубоко задуматься. И невольно вспоминаются прекрасные строки Ахматовой:

Как в прошедшем грядущее зреет, Так в грядущем прошлое тлеет…

Уроки прошлого забыть невозможно.

Десять лет отделяют нас от бурного мая шестьдесят восьмого года. И вот вслед за героями романа я иду от величественных аркад Сорбонны по направлению к Сене. Латинский квартал залит вечерними огнями. На шумном бульваре Сен-Мишель торгуют каштанами, предсказывают судьбу цыганки, тут же, на улице, играют на столах в карты. Прохожу мимо задумчивого памятника Монтеню. На правой стороне остается музей Клюни — великолепное здание эпохи раннего Ренессанса. Неподалеку расположено кафе «Маленькое Клюни» — здесь могла состояться встреча Фабии с Матье. Ничто не нарушает мирную, казалось бы, жизнь большого блестящего города. Но неожиданно за углом возникают силуэты темно-синих полицейских машин: готовятся к разгону демонстрации. Как всегда, рядом с нами — История.

Ф. Наркирьер

К советскому читателю

Мне вдруг представилось неуместной бестактностью описывать оккупацию Парижа нацистами народу, который знал Сталинград, показывать, как двое молодых людей отправляются в деревню на поиски чего-нибудь съестного, читателям, пережившим осаду Ленинграда с ее беспредельным голодом и холодом, рассказывать тем, кто совершил Октябрьскую революцию, о студенческих бунтах, потрясавших Париж в мае 1968 года. Такой же бестактностью на этом фоне бед, которые терзали народ, может показаться и повествование о любовной страсти, о муках молодой женщины и обо всех недоразумениях, происходящих с влюбленными в ночном кафе.

Однако сведенные вместе перипетии личной судьбы и события общенационального значения взаимно обогащают друг друга и обретают новое измерение и объемность. Никакое повествование, мне кажется, не будет «держаться», не будет плотным, если не укоренится глубоко в Истории. И она в свою очередь, пропущенная сквозь чувства близких нам персонажей, теряет всякую абстрактность и уже не может быть отброшена в некий утешительный «иной мир» или стать просто декорацией.

Фабия и Матье переживают вместе и раздельно в одно и то же время судьбу своего народа. Им, интеллигентам, вовлеченным в сопротивление нацизму и в антибуржуазный мятеж мая 1968 года, мучительно трудно вырваться из роли свидетелей и зрителей. Тем не менее им удается достичь этого, но именно то, что спасает их, придает трагичность их собственной судьбе. Сознание этого пронизывает их поступки и чувства глубокой и подлинной искренностью. Они не плутуют, не разыгрывают комедии, не рисуются перед самими собой.