— Ты замерзла?
— Нет.
— У тебя такой странный голос… На, выпей.
— Подожди.
— К чему ждать? Идем…
Она допивает виски и смотрит на него со страхом.
— Мне пора домой… пора возвращаться… Но я не могу идти! Это ужасно!
— Что с тобой?
— Так, ничего… Наверное, слишком много выпила.
— Пойдем вместе.
Гарсон приносит два стакана и задерживается у их стола.
— Хорошо, — говорит Матье, не глядя на него, — спасибо.
— Слишком поздно, — продолжает Фабия. — Жизнь нельзя обратить вспять. Всегда оказывается слишком поздно…
— Я тебе уже говорил об этом.
— Во всяком случае, не нужно больше задаваться никакими вопросами. Я хочу сказать, что больше ничего… больше ничего уже не произойдет…
— Но то, что происходит с тобой… я не могу оставаться к этому безразличным. Ведь ты — моя юность. Кто знает, может быть, еще…
— Оставь. Теперь уже ничего не изменишь…
— Мне не нравится, как ты говоришь об этом… Конечно, я должен был догадаться… но скажи мне все-таки… в первые дни ты…
— Не могу…
— Но ведь ты только что мне сказала…
— Да, верно… сказала… Но к чему теперь все это?
— Ты его не любишь…
— Разве я сказала тебе это?.. Я ведь ничего подобного не говорила. О-о! Я не знаю… я больше ничего не знаю…
Она сжала руки и чуть-чуть сгорбилась. Вся ее фигура выражает беспомощность.
— Я не знаю… — сказала она устало. — Может быть, это всего лишь привычка…
Привычка владеть собою, приобретенная с давних нор, дисциплина и принципы, привитые с детства. Привычка сохранять внешнюю благопристойность… Фабия некоторое время молчит, а потом глубоко втягивает в себя воздух, словно это ее последний вздох. Точно утопающая.
— Послушай, Матье… Я уже прошла такой длинный путь… Такой длинный… И я уже ни о чем не вспоминаю… — И вдруг голос ее зазвучал почти как стон: — Ты вошел в мою жизнь тихо, незаметно… Я думала, что это всего лишь на один вечер, а оказалось — на десять лет. Десять лет… Это же целая жизнь… Парижское небо было тогда красным-красным… И вот сегодня ты снова здесь, рядом…
— Мы оба одиноки — и ты, и я. Но я не могу понять… Почему именно этот человек… почему именно он?
— Пойми лишь одно, — говорит она. — Счастливой он меня не сделал. Нет… я не стану этого утверждать…
Она замолкает в нерешительности, подносит стакан к губам, потом ставит его и медленно произносит:
— Знаешь, я тогда была в таком отчаянии… В таком отчаянии… Может быть, это произошло потому, что он любил меня… А потом, ты знаешь… со временем… Я думаю, что и я его по-своему люблю. В конце концов, это естественно, не так ли? Я действительно была в полном отчаянии… Правда, несчастье — еще не смерть… несчастье — это смерть при жизни.
— Ты, по всей вероятности, преувеличиваешь.
Вспыхнув, она снова подносит стакан ко рту.
— Нет, я это хорошо знаю.
— Прости, я не хотел… Я не хотел говорить тебе этого, — произносит он быстро. — Но нельзя все же желать смерти…
— Есть вещи, о которых не следует говорить вслух. Не надо об этом…
Некоторое время они молчат. Затем Фабия тихо возобновляет разговор:
— Посмотри, как они танцуют… Невозможно глаз оторвать!
— Почему ты не пьешь?
Она допивает виски маленькими глотками, затем осторожно ставит стакан, словно боясь разбить его.
— Мы снова вместе… это невероятно… невероятно… В этом безумном круговороте. Как будто мы ничего и не делали со времени нашего знакомства, как только бежали, спешили куда-то… чтобы неожиданно встретиться здесь… И снова бежать? Но куда, к чему?.. К смерти… на рассвете…
Он обнимает ее за плечи.
— Уедем вместе.
— Уже не могу… Это все уже далеко… Слишком поздно…
— Да нет же, уверяю тебя…
Но она повторяет, словно не слышит его:
— Всегда оказывается слишком поздно…
Она сжимает руки.
— Я знаю, что это я во всем виновата. Мне не надо было искать тебя, не надо было приходить сюда.
— Напротив, ты поступила правильно. Ну выпей еще виски, хочешь?
И так как она не отвечает, он делает знак гарсону.
— Да, я, пожалуй, еще выпью, — говорит она машинально. — Хотя, мне кажется, я и без того уже пьяна…
Она обхватывает руками голову.
— Все перепуталось… Верно говорят: живешь, не зная зачем… А я-то думала, что уже все забыто…
Гарсон убирает со стола пустые стаканы.
— Принесите еще виски, — говорит Матье.
— Не стоит. Идем, ведь нам уже больше нечего сказать друг другу… Жизнь проходит так быстро… Так быстро.