И где же нашли свое наилучшее воплощение эта подлинность и искренность, этот трепет, который я хотела сообщить своим персонажам, как не в великой традиции русской литературы, в традиции Пушкина и Чехова, Толстого и Достоевского, которым я обязана всей своей духовной культурой, так же как и все французы моего поколения.
Какая пьянящая радость через эту книгу обратиться к народу, чья литература всегда отличалась таким своеобразием и такой широтой, к народу, чья победа над нацистской тиранией освободила мир.
Как корсиканке, мне очень хотелось бы в свою очередь попытаться выразить все, что составляет особенности культуры и традиций этого острова, затронуть чувства всех людей. И то, что мне предоставлена сейчас возможность обратиться к сердцу советского читателя, переполняет меня счастьем.
Мари Сюзини
Ноябрь 1977 г.
ТЕБЕ
Когда поймешь, что люди непременно умрут…
тогда сострадание приходит
на выручку страсти…
(Из письма Альбера Камю автору)
Такой была наша любовь…
Всего лишь жажда передышки
в стремительном беге…
I
Все было так, будто ничто никогда не прерывало истории, начавшейся здесь, именно здесь, между Сеной и Сорбонной, начавшейся более двадцати лет назад летним вечером, который удивительно походил на сегодняшний: точно так же всюду царили ликование и буйство, выстрелы и кровь, крики и запах пороха. Она шагала среди металлических обломков и развороченных плит тротуара, словно не замечая опасности, ежеминутно грозившей ей со всех сторон, она двигалась, точно робот или сомнамбула, сворачивала с пути лишь перед полицейскими заслонами, которые машинально обходила, и снова устремлялась вперед, увлеченная, как и тогда, много лет назад, событиями, смысла которых она совершенно не понимала, но которые захватили ее целиком.
Какая-то неведомая сила привела ее в наступающей темноте к этому кафе и заставила остановиться перед ним. Ее внезапно охватило ощущение роковой неизбежности того, что сейчас произойдет, — так останавливается зверь, почуяв угрожающую ему опасность, пусть он еще не видит, а лишь инстинктивно ощущает ее, но ощущает настолько остро, что даже в малейшем движении ему чудится угроза.
Сердце почувствовало еще до того, как увидели глаза. И какой-то внутренний голос подсказал ей: это здесь, больше искать не надо. Но разве она искала чего-то? Ведь, пожалуй, только теперь она наконец все уяснила, все поняла, и внезапно ею овладело спокойствие, пришедшее на смену безотчетной тревоге, которая побудила ее неизвестно зачем выйти на улицу и бродить часами, испытывая непреодолимое желание немедленно выяснить для себя все и со всем примириться — странное чувство, не поддающееся определению. Ты уже как будто свыкся со своей утратой, и вдруг это утраченное прошлое возникает вновь, и это так удивительно, так чертовски просто, что у тебя сразу же появляется ощущение, что ты снова живешь.
Она еще не видит ни его лица, ни даже смутного силуэта, но уже уверена — он здесь, в этом кафе. И вот она стоит неподвижно, опустив глаза в землю — словно перед ней яма, через которую ей надо перепрыгнуть, — собираясь с силами, точно спортсмен, готовящийся преодолеть препятствие. Она колеблется, все еще не отваживается сделать решительный шаг и убеждает себя, что это пока еще не произошло, что это, в конце концов, может и не произойти. И тут же говорит себе: он здесь. Она едва не произносит эти слова вслух.
Приложив руки к стеклу витрины, закрытой белыми накрахмаленными занавесками, и напряженно вглядываясь в глубину кафе, она повторяет: «Да, да, я знала, это именно здесь» — и предстоящая встреча — независимо от того, окажется ли она роковой неизбежностью или простой случайностью, которая не оставит никакого следа в ее жизни, — наполняет ее такой тревогой, что она говорит себе, стараясь успокоиться: «Но ведь сегодня вечером здесь можно встретить весь Париж!» Ей пока еще не удается разглядеть, что там, внутри, хотя она не отрывает глаз от витрины. Где-то совсем рядом звучит колокол Сорбонны — как слабое эхо той, другой встречи. Ей вспомнилось, как в ночь Освобождения гремел колокол собора Парижской богоматери и она бежала по улице, охваченная страхом и радостью, нетерпением и ожиданием, надеждой и отчаянием. Прошлое возникает перед ней, словно легкая дымка, то застилающая, то открывающая голубизну летнего неба, и сквозь эту дымку ей видится только один образ… И тут наконец она и в самом деле увидела его.