— Никогда бы не подумал, что ты такая алчная шлюха, — он вернул мне часы, — Бог нам всем троим судья. Ты сделала свой выбор. — я улыбнулась. — И книга твоя, кстати, говно.
Говно, так говно. Сочту за комплимент.
Юноша поднял сумки и быстрым шагом пошёл вверх по улице. Видимо, напроситься к нему на ночёвку уже не получится, да и слава Богу! Всё равно пора было заканчивать этот цирк и «отсекать у треугольника один угол». Однако Артём посчитал, что победителем в этой схватке не вышел, раз решил вернуться.
— Что-то ещё?
— Не смотря на всё моё негодование, совесть не позволяет мне оставить тебя посреди улицы. Пойдём, подождёшь Алексея Владимировича у меня. Только свои уродские часы тащи сама.
Хорошо, сама так сама. Правда, он у меня их и так отобрал через пару шагов. Наверное, совесть не позволяла ему смотреть ещё и на то, как я мучаюсь, таща их фактически на себе. Кто бы мог подумать, что Артём оказался таким совестливым мальчиком!
— Добро пожаловать! — он открыл калитку и пропустил меня вперёд.
Я слышала, что отец Артёма не часто появлялся на даче, но его мать, похоже, бывала здесь ещё реже. Во всяком случае, по-другому я не могу объяснить тот кошмар, который творился на участке. Газон, по которому наверняка в детстве бегал их щекастый карапуз, был завален запчастями от мотоциклов, цветы от выхлопных газов давно завяли, а дорожка к беседке была в масле и ещё в какой-то гадости. Невольно я поймала себя на мысли, что если что-то подобное было бы на участке Герца, я бы его задушила, не дожидаясь разрешения Алексея Владимировича.
Артём усмехнулся:
— Что, не нравится?
— Выглядит отвратительно.
— В доме лучше, заходи.
Знаете, почему он считает, что в доме лучше? Потому что там колёса не валялись. Серьёзно. В остальном гостиная мало чем отличалась от улицы.
— Не думала, что ты такая грязнуля.
— Я просто не люблю убираться.
— Чисто не там, где убираются, а там…
— Ой, хватит тебе! Мужа своего учи. Он такая же свинья!
Не замечала пока за Герцом склонность к обожанию грязи. Сломать что-нибудь, да, это за милую душу, а вот намусорить…Может, он пока стесняется?
— Кофе нет, — сказал юноша так, словно вынес мне приговор, — но я могу угостить тебя чаем. Если хочешь, налью, что покрепче.
— Ты по-прежнему пьёшь?
Он усмехнулся:
— Все пьют, Марина, только причины для этого у всех разные. Чай или что?
— Чай.
Стыдно признаться, но я пошла за Артёмом на кухню, чтобы контролировать процесс. А что, вдруг у него там кружки грязные, с мхом и плесенью?
— Я не собираюсь тебя травить.
Да? Скажи это микробам, которые живут у тебя на кухне!
— Ты прости меня за тот разговор, я сгоряча ляпнул про книгу. Я вовсе не считаю, что она…эээ…
Я приподняла бровь:
— Говно?
— Плохая. Наверное, это просто не мой жанр.
— Я бы удивилась, если бы брутал, рассекающий по Москве на крутом мотоцикле, любит бабские романы.
— Вкусы некоторых людей удивительны. Кому-то нравится антиквариат, а кто-то предпочитает новые технологии…
— Да, твой друг знатный антиквар. Его прямо в дрожь бросает, когда он видит старые, уже никому не нужные вещи.
Судя по выражению лица Артёма, мой сарказм он понял, но не оценил.
— Ты пьёшь чай с сахаром?
— Я его вообще не пью. Не могу представить, в чём разница между сладким и несладким чаем.
— Примерно такая же, как и с кофе.
Я усмехнулась:
— В таком случае я могу чай с сахаром и со сливками.
— Тебе станет дурно от такого сочетания.
— Но я рискну. Люблю рисковать!
— Жалеть будешь.
— С тобой же не пожалела.
Юноша повернулся ко мне.
— Ты нарочно меня провоцируешь?
— На что?
— На всё. Разве ты уже накопила денег на развод с Сашей?
— Ты о чём?
— Об условиях вашего брачного договора.
— Мы не заключали брачный договор.
— Это ты так думаешь. — встав ко мне спиной, Артём продолжил колдовать над чашкой.
Я коснулась его плеча.
— Ты знаешь что-то такое, о чём я даже не подозреваю?
— Садись за стол. Сейчас я принесу твой чай.
— Артём?
— Марина, сядь, пожалуйста, за стол, — от злости он даже уронил ложку, поэтому я решила лишний раз его не нервировать. Тем более, что ждать пришлось недолго. И уговаривать, кстати, его тоже было не нужно.
— Я чувствовал, что ты не догадываешься о существовании этой бумажки, — сказал молодой человек, когда сел напротив меня.