Глаза резанули стены, покрашенные до половины облупленной голубой краской, а другая половина слепила белизной. Ободранная тумбочка. Металлическая кровать. И хрупкая фигурка на ней. К руке тянулась трубка капельницы.
Но не это так поразило Михаила. А страшная бледность женского лица. Бескровные губы. Ввалившиеся глаза и щеки. Потускневшие волосы. И тонкие руки поверх одеяла. Они приобрели какую-то особую прозрачность, свойственную долго болевшим людям. Тем нереальней она смотрелась на руках Галины. Ведь только вчера он видел ее живой. И ничто тогда не говорило о том, что червь болезни грызет ее изнутри. Так же как и с Викой. Но на лице и руках ребенка виднелись еще и кровоподтеки. Здесь же в глаза бросалась только эта страшная прозрачность.
Отогнав непрошеные воспоминания, мужчина подошел к кровати ближе и застыл, являя собой статую скорби.
— Прости, — губы слушались с трудом. — Я виноват. Но я исправлю свою ошибку. Не знаю почему, но я верю тебе. Верю, что ты не имеешь отношения ко всей этой истории. И значит, я найду возможность вернуть то, что забрал, не имея на это права. Я бы хотел, чтобы ты простила меня. Но даже этого я лишен. Что же. Я буду сам себе судьей. Но после того, как верну долг своей дочери. Я не смог защитить ее. Значит, я виноват. Я покарал невиновного. И здесь, тоже виноват. Но я знаю путь, который приведет к справедливости. И я пройду его весь. Клянусь.
Робко Михаил положил свою руку на бледные прозрачные пальцы. Присел на стул и стал вглядываться в женское лицо. И все спорил сам с собой. Безысходность и отчаяние слышались в этих шелестящих словах. Ведь он как никто другой понимал, чья вина в том, что Галина сейчас умирала. И его съедало изнутри уже знакомое ощущение беспомощности и понимание собственного бессилия. Оставалось только одно, чужая помощь. Кое-что он слышал краем уха. И пусть все могло оказаться сложнее, чем казалось на первый взгляд. Что ж. Он, если надо, готов платить за свою ошибку.
Особенно сильно и болезненно грызло понимание того, что он упустил свой шанс. Шанс быть счастливым. И не просто упустил, а уничтожил собственными руками. Месть заслоняла все так сильно, что он не обращал никакого внимание на нереальное для себя чувство. Любовь. Да. За эту так мало знакомую ему женщину, Михаил готов отдать жизнь. Не задумываясь. И сейчас он спорил сам с собой. Что важнее. Месть? Или жизнь дорогого и любимого человека? И боялся сделать неверный выбор. Тот, который заставит жалеть всю оставшуюся жизнь.
— Ты? — слабый шепот привлек его внимание к себе.
— Ты пришла в себя? — крепче сжал он тонкую руку.
— Зачем ты здесь? — голубые глаза смотрели спокойно, без испуга.
В этом взгляде читались жалость и грусть.
— Узнать как ты, — просто ответил Михаил.
— Плохо, — без тени улыбки ответила она.
Когда я пришла в себя, поняла — ослабела так, что тяжело открыть глаза. Но сделала усилие над собой. Какая-то тревога не дала мне погрузиться обратно в океан мечтаний.
Меня ждал сюрприз. Михаил собственной персоной. Задумчивый, сломленный, он выглядел больным. Тени под глазами, усталые складки у рта. Мне стало его так жалко, что я забыла о том, причиной чему он стал. Да и время ли копить злость? Умиротворение, в которое я погрузилась после виртуального свидания, не давало места негативным эмоциям.
— Ты? — удивилась я.
— Ты пришла в себя? — слабо улыбнулся он.
— Зачем ты здесь? — неужели ему мало того, что уже произошло.
— Узнать как ты, — обаятельная у него улыбка, ничего не скажешь.
— Плохо, — скривилась я, и посмотрела ему прямо в глаза. — Жалеешь, что оставил меня в живых?
— Нет. Я понял одну страшную вещь, — на него стало больно смотреть, так исказилось его лицо, — Я совершил ошибку.
— Значит, ты веришь, что я непричастна к истории с твоей дочерью? — усмехнулась я и отняла у него свою руку.
Это небольшое усилие вымотало меня так, что пришлось прикрыть глаза, чтобы придти в себя.
— Верю, — по губам мужчины пробежала болезненная судорога. — И я виноват перед тобой. Но ничего. Способ найдется. Я напортачил, мне и исправлять. Даже ценой жизни.
Эти пафосные слова прозвучали так обыденно и просто, что мне стало страшно. И в то же время промелькнула мысль: «Неужели?».
Слишком похожие намерения у этого сгорбившегося у моей постели мужчины и того из нереальных снов. Или это я просто списала портрет с Михаила? Это в том случае, если мой любовник просто выдумка. Но с тем, мужчиной мы знакомы дольше, чем с реальным Михаилом. Отбросила эти мысли как несущественные. Как никто другой в этом мире, я понимала, что мне не выжить. Я чувствовала дыхание болезни и ощущала, как энергия истекает из меня. Все быстрее и быстрее ускоряя свое течение. Так стоит ли задаваться этим вопросом? Что даст ответ на него? А если это не он? Как это прозвучит? Михаил. Не с тобой ли мы занимались сегодня любовью в моих мечтах? И что я хочу услышать? Он, как и я, конченый человек. И вряд ли у нас могло быть совместное будущее.
Какое бы решение Миша не принял сегодня, он обречен. Если решит мстить дальше, то выжить ему вряд ли удастся. На стороне подонков замучивших его дочь огромная сила. А даже если откажется от мести, никогда не сможет спать спокойно, зная, что подонки еще живут и дышат. И я могу только пожалеть его сейчас. Ему будет тяжело, после того как я уйду. Ведь останется еще груз вины передо мной. Жаль, что так вышло. Если бы удалось все повернуть по-другому, то кто знает, может все-таки получилось бы что-то. Но что жалеть о несбыточном? Да и смогла бы я его полюбить? Вот вопрос, на который я не узнаю ответа никогда. Он удивительный человек, рядом с которым я поняла, что способна на безумие. Но все это так мелко по сравнению с вечностью ждущей меня. Зачем? Для чего я прожила тридцать бездумных лет? На что я их потратила? Последние десять на жаление себя любимой и копание в прошлом. Я так и не научилась просто радоваться жизни. Глупая.
— Знаешь, Миша, — вздрогнул он, когда я так его назвала, — я прощаю тебя. Ты можешь продолжить жить, избавившись хоть от этого груза на душе. Я не держу на тебя зла. Жизнь, которая осталась у меня за плечами, пуста и никчемна. Так стоит ли она сожаления или борьбы?
— День назад в тебе еще чувствовалась жажда жизни, — с болью произнес Михаил и замолчал, смотря на меня с затаенной тоской.
— Все пустое. Жизнь, суета, глупость и злость людская, — я смотрела на мужчину, словно сквозь какое-то стекло.
Так будто оно отделило меня от всего остального мира, давая возможность смотреть и видеть, но отнимая желание хотеть. Но не полностью. Желание окунуться в мир грез и провести остаток жизни в объятиях любимого осталось неизменным. А присутствие Михаила мешало. Очень. И в последних моих словах прозвучало затаенное раздражение. И я обрадовалась, что разговор прервали. В палату ввалилился народ в большом количестве, задушив мою радость на корню. Ладно бы кто-то один. А то целой кучей. Михаила они не заметили, словно тот и не находился в помещении.
— Привет, Галочка, — произнося это, Машуля выглядела виноватой. — Вот узнали, что ты заболела. Решили навестить.
Пока она говорила, Михаил бочком пробрался к двери, дождался пока все зайдут, и выскользнул из палаты, напоследок послав мне извиняющуюся улыбку. Но я и не сердилась. Мне бы тоже не хотелось отвечать на вопросы о том, кто он такой и что здесь делает.
— Привет, Маша, — боюсь, улыбка получилась безжизненной. — Привет, Тань. Здравствуй, Игорь.
Надо же все втроем. Неужели все-таки решили создать гарем?
— Мы тут яблок принесли. И цветы. Игорь! — сердито нахмурилась Татьяна, — Почему не отдашь букет?
Недовольно поджав губы, Игорек направился ко мне. В руках он держал белые розы. Мои любимые. На секунду мне стало завидно. Что вот. Они все живые и здоровые, а мне не суждено жить. Они могут ссориться, улыбаться переживать и любить. А у меня по воле рока это все отняли. Но ценила ли я жизнь? Вряд ли. Раз постоянно ныла и считала себя несчастной.