- Ну-ка иди сюда, - сказал он, приближаясь к девочке неровной, шатающейся походкой и всё так же растопыривая руки в сторону, словно он собирался заключить девочку в объятья.
Пьяные глаза старика как-то странно и неестественно блестели, а на его лице появился хищный оскал. Яне стало страшно: да что же это на дедусю нашло такое? Вдруг обезумел он, что ли? А старик был уже в шаге от Яны. Девочка обернулась и кинула взгляд на стол: она искала глазами то, что могло бы защитить её от ошалевшего вдруг старика. Но на столе, кроме двух стаканов и бутылки водки, больше ничего не было. Тогда девочка схватила табуретку, двинула её под ноги деда, а сама юркнула под стол.
- Ты что это, в прятки со мной играть удумала? - негодовал старикашка. - Я тебе не мальчишка. Вылезай давай из-под стола, - и, нагнувшись, он принялся шарить рукой под столом.
Однако вместо того, чтобы послушаться дворника, девочка на корточках пробралась к противоположной стороне стола и, пулей вылетев из-под него, кинулась вон из кухни в прихожую, к входной двери. Больше всего Яна боялась, что дверь окажется закрытой на ключ. Но тогда она будет орать, что есть мочи, звать на помощь, колотить по двери. Она проломит старику голову табуреткой, зарежет его ножом, но не позволит ему дотронуться до себя и пальцем.
Но, слава богу, в замке торчали ключи: у пьяного дворника не хватило ума вынуть их и спрятать куда-нибудь подальше. Лихорадочными движениями девочка провернула ключи в замке, дверь открылась, и Яна выскочила на лестничную площадку. Стремглав на плохо слушавшихся её ногах девочка кинулась бежать вниз по лестнице. Однако, преодолев два этажа, она остановилась, чтобы прислушаться, бросился ли старикашка за ней вдогонку. Но было тихо, видно, дед понял, что девочку он упустил и ему её не догнать.
Переведя дыхание, Яна нажала кнопку вызова лифта и принялась ждать, когда тот спустится к ней с восьмого этажа. Коленки девочки дрожали, сердце бешено колотилось, но одновременно она была и рада, что ей удалось так легко вырваться. Лифт приехал, и Яна спустилась на нём на первый этаж.
Когда она вышла из подъезда, первым желаньем девочки было, конечно же, бежать домой, уткнуться носом в бабушку и всё ей рассказать. Но что скажет бабушка, когда узнает, что её внучка согласилась пойти домой к малознакомому человеку? Конечно, её за это не похвалят. А если папка узнает, он вообще запретит ей неделю на улицу выходить. Нет уж, лучше она ничего не будет говорить ни бабушке, ни родителям, а то грозы дома не миновать. Ведь ей не раз говорили: с незнакомцами на улице не разговаривать, ни в коем случае не садиться к ним в машину и не соглашаться идти к ним в гости, даже если пообещали бы они подарить миллион долларов. Хотя, разве дворник Митрофаныч был незнакомцем? Его же все знают, все здороваются с ним, даже её бабушка Галя.
Яна дошла до своего подъезда и в задумчивости остановилась возле клумбы. Та осталась непрополотой до конца, вон и тяпка с тазиком и перчатками валяются среди травы. Хорошо ещё никто не утащил, а то, что сказала бы тогда Яна бабушке, как объяснила бы их пропажу? Надо дополоть клумбу. Но и оставаться на улице девочке тоже было страшно. Яна то и дело посматривала на подъезд, где жил Митрофаныч, словно ожидая, что вот-вот старик выскочит из него и кинется ей вдогонку. Девочка оглядела двор и увидела, что у песочницы соседка тётя Тоня качает на качелях свою внучку Настю. По дорожке молодая женщина из соседнего подъезда катает коляску, а следом за ней лениво плетётся толстый спаниель. Нет, Яна не одна во дворе, и ей стало уже не так страшно. Да и если дворник вдруг выйдет на улицу, разве посмеет он на глазах у всех что-либо с ней сделать?
Поэтому, немного успокоившись, Яна вернулась на клумбу, села на корточки, надела перчатки и принялась дальше полоть траву. Яна полола, а глаза у неё были влажными, и то и дело по щеке скатывалась слеза. Иногда девочка досадливо смахивала её: не хватало ещё, чтобы кто-нибудь заметил, что она плачет. Яне было и жалко себя, и одновременно она себя и ругала, что оказалась такой дурой, что купилась на мороженое. Что, неужто мама ей денег не дала бы на эскимо? Эх, дурёха, она дурёха!
Девочка полола траву, но перед глазами у неё всё стоял пьяный, дышащий перегаром дворник с красным лицом, с шальным, маслянистым блеском в глазах и с разверстыми объятьями. Она видела, как он приближался к ней, желая схватить её. И Яна думала, что было бы, если бы она не сообразила спрятаться под столом и если бы в замке не были оставлены ключи? Девочка думала об этом, и всё новые слёзы наворачивались у неё на глазах.
Яна так ничего и не рассказала ни бабушке, ни родителям. А на следующее утро, отправляясь в школу, она и её подружка Леся, выйдя из подъезда, вновь натолкнулись на дворника Митрофаныча, который в своём привычном жилете и с красным лицом шёл на свой участок. Увидев его, Яна оторопела. Старик же, завидев школьниц, как всегда и как ни в чём не бывало, завёл всё ту же речь, которую девочки слышали каждое утро:
- Здрасьте, девчушки, что, в школу идёте? Молодцы, молодцы. Учитесь, девчушки, учитесь. Я тех девчушек, что хорошо учатся, уважаю, я вас, миленькие, никогда не обижу.
Яна смотрела на старика и не верила своим глазам: дворник не узнавал её, и было похоже, что он даже и не помнит того, что случилось вчера. И ей от этого сразу как-то полегчало на душе, словно и вправду, всё случившееся ей только привиделось. Но всё равно Яна дёрнула Леську за рукав, призывая её поторопиться в школу.
Леська обернулась, посмотрела в след дворнику и сказала:
- Милый старикашка.
Яна ей ничего не ответила.