Отто Штайгер
Такой муж как лотерея
Они похоронили Йозефа Штайнеггера. Выстояли под дождем у открытой могилы, пока священник не добрался до своего «аминь». Радовались вину и холодной закуске, которые были приготовлены в заднем зале «Вола» для узкого круга друзей и родственников. И теперь шли по усыпанной гравием дорожке к выходу с кладбища, госпожа Ленер на шаг впереди своего мужа. Она слышала, как тяжело он дышит и как с упреком и мольбой в голосе говорит: да погоди же!
Она остановилась. Муж тотчас взял ее под руку, и ей показалось, что левую ногу он приволакивает с большим трудом, чем обычно, и рука, лежащая на ее черном рукаве, дрожит сильнее. И все же ей было тоскливо и горько. Эмма и она втайне соревновались друг с другом, никогда отчетливо не проговаривая это: кто скорее лишится своего мужа, Эмма Штайнеггера — с высоким давлением и перебоями в сердце, или она своего — с инсультом, случившимся вот уже скоро шесть лет назад. Врач тогда сказал, что подобные вещи, к сожалению, повторяются и она должна приготовиться к худшему.
И вот Штайнеггер ушел все же первым. А ее муж висел между тем у нее на руке, и конец не предвиделся.
— Тяжело придется Эмме, — сказал Ленер, — теперь ведь она совсем одна. Что она будет делать?
— Нисколечко не тяжело. И я знаю, что она сделает. Она все здесь продаст, и мебель, и все прочее. И переедет в свой домик в Локарно, что немного выше Локарно, я видела фото, там красиво, и было бы глупо, если б она осталась здесь.
Ленер хотел сказать, что Тессин ему не нравится, в Тессине слишком жарко, но они уже дошли до трамвая. Госпожа Ленер поставила ногу на ступеньку и, обернувшись, ждала, пока он поднимался, цепляясь за хромированные поручни.
Она молча уселась рядом, отвернувшись от него.
Неделю спустя она посетила свою подругу. Конечно же она знала, насколько смерть супруга может перекроить существование женщины, и с удовольствием и тихой радостью думала о том, как такое событие могло бы перекроить и ее собственное существование. И все-таки жизнерадостность Эммы ее удивила. Эмма, правда, еще носила траур, но походка ее была оптимистичной, квартира полупустой, и как бы невзначай она бросила:
— Мебель уплывает как по маслу.
Ее волосы, бывшие до сих пор седыми, приобрели отчетливый синеватый блеск; как весеннее небо, сверкали синевой ногти, покрытые лаком. Не красным, не назойливым лаком, а всего лишь бесцветным.
Они сели пить чай. Госпожа Штайнеггер сказала, что он не мучился, и, увидав, что госпожа Ленер рассматривает ее ногти, прибавила:
— Как тебе мои волосы?
— Неплохо, — ответила госпожа Ленер.
Госпожа Штайнеггер призналась, что краску она купила в супермаркете и что это, собственно, даже не краска, а оттеночный шампунь, которым очень удобно пользоваться дома и у которого черт знает сколько оттенков, но она выбрала именно этот как самый скромный. Через три недели, когда все будет улажено, она едет в Локарно. Насовсем. Домик, точнее говоря, находится не в Локарно, а в Монти, и из него прекрасный вид на озеро и вообще на все.
— Осенью вы обязательно должны ко мне приехать, обещай, у меня ведь есть теперь свободная комната.
Госпожа Ленер пообещала, думая, если то же произойдет и со мной, я покрашусь в шатенку, а синить волосы не буду, ведь она на четыре года старше меня, и, хотя скрывает это, я-то знаю, любой скажет с первого взгляда.
— Как себя чувствует твой муж? — спросила госпожа Штайнеггер.
— Все так же. Никаких перемен.
— Иногда это случается ночью, совершенно неожиданно, как то произошло у меня.
Осенью они поехали к госпоже Штайнеггер в Монти, что немного выше Локарно.
Госпожа Ленер купила мужу белую фуражку. Когда они в Айроло выехали из туннеля, склоны гор были залиты солнцем, и она сказала:
— Для чего я купила фуражку? Надень!
Он попытался это сделать, но у него не получилось. Пришлось помочь. Дальше они ехали молча. Госпожа Ленер думала о своей подруге. Она думала, что судьба очень несправедлива и что если бы судьба как-то распорядилась ее мужем, то она бы тоже немедленно купила домик в Локарно.
Ленер потел. Лента на подкладке фуражки намокла, он чувствовал, что вспотел и затылок, и, когда они въехали в Беллинцону, Ленер сказал:
— Не нравится мне в Тессине.
Потом были Локарно, Монти и Эмма. Она хорошо выглядела, смеялась и говорила с Ленером так громко, будто он был глухим, а не парализованным. Она вытащила его на балкон, впихнула в шезлонг, нахлобучила ему на голову фуражку и заорала:
— Здесь прекрасно. Правда?
— Да-да. Прекрасно.