— Советы были бы дураками, допустив, чтобы немцы их опередили.
Алфред спросил, откуда Тайдеман всё это знает.
— О, Тайдеман знает! — воскликнул старый скряга. — Тайдеман читал об этом в парижской газете «Эхо де Пари» ещё тогда, когда наследнику Алфреда было только три года, статья называлась «Не забудьте про Балтикум». Да, да… Литву полагали присоединить к Кенигсбергу, Латвию и Эстонию под базы, финнам стеречь у ворот Ленинграда… Да, да. Что же оставалось Советам? Они, что и говорить, действовали топором, грубо, по-варварски даже, но кто в этой политике особенно деликатничает? Конечно, смешно идти благодетельствовать своей «пролетарской» (царскую они не признавали) культурой в народы, имевшие свою достаточно развитую культуру! Но это другой разговор, да, да…
Так что Король Люксембургский всё помнит, всё слышит, видит и соображает, но если его не хотят слушать здесь, он не навязывается, он вовсе не расположен болтать, а согласился на это разве только ради Сесси и Ниргит, но раз они считают, что перловая каша с молоком важнее — пожалуйста, пожалуйста.
Король с удовольствием ел кашу с молоком, был доволен, продолжал находиться в центре внимания, королям нравится быть в центре внимания, поэтому, когда пришли ещё знакомая девушка с парнем, — в своё время он их принимал на веранде у реки Тори, — то стал скучать, интерес к его персоне поостыл, его словно перестали замечать, даже Ниргит и Сесси. Что ж, пусть не думают, будто он в них прямо-таки нуждается… У него дел предостаточно, у него и машина летательная есть — он улетит.
Против такого его заявления никто не возражал — обидно, конечно. Всё-таки была надежда, что будут отговаривать, мол, побудь ещё, и так далее. Но нет так нет — пожалуйста. Он вежливо поблагодарил за кашу с молоком, со всеми распрощался. И пошёл. Проводить его они всё-таки вышли, эти женщины — Сесси и Ниргит, хотя вдогонку их поторапливали.
— Вы скоро? Не задерживайтесь.
Какая наглость!
Бог с ними, с этими женщинами. Он их отпустил у калитки: идите себе, раз там так ждут — не терпится.
— Ангелочку привет передашь? — засмеялась вслед уходящему Королю Сесси. Он передаст привет, ему нетрудно. Прощайте.
Ушёл гордо. Велосипед толкал рядом. Не лезть же на их глазах в эту дурацкую раму. И только когда усадьба скрылась за можжевельником, примостился на своём аппарате и начал враскачку давить на педали, развивая максимальную скорость, чуть мышь не задавил. Долой! Очень нужны ему чьи-то сёстры! Какая-то Роози, какая-то Линда, какая-то Эдна… Долой отсюда!
Они доехали до города молча, ни от кого не спасались. Настроение у Короля подавленное, он даже порою забывал, что едет не один, что Марви с ним. Думать он ни о чём не думал — о чём тут подумаешь особенно, когда словно механизм, вверх-вниз, вверх-вниз, качаешься… постоянно охота выпрямиться. Да, интересно бы знать, почему это женщинам изготовляют удобные велосипеды, а для мужчин неудобные? Какой дурак это придумал? При въезде в город наехал на камень и чуть не пролил молоко, которым его снабдила Ангелочек, несмотря на его героическое сопротивление. Доехав до тюрьмы, притормозил, чтобы поглазеть на приклеенный к стене большой белый плакат с чёрной каёмкой, словно похоронное объявление, над текстом распростёр крылья чёрный орёл, повернув голову набок, вроде ему неохота смотреть на читающего.
«Эстонцы! — кричало с плаката. — Не забудьте, что вступление в связь с военнопленными запрещено! Стало известно, что некоторые вступали в разговоры с военнопленными на улицах, принимали от них деньги для покупки им одежды, папирос, еды. Не забывайте что эти „непобедимые“ красноармейцы отправляли ваших родственников голодать в Сибирь, убивали людей, грабили жилища. Разве уже забыты изувеченные трупы на Замковой площади? Никто не требует, чтобы с ними поступали так, как они — с нами, но необходимо исполнять требования в отношении военнопленных. По распоряжению префекта, нарушивших запрет интернируют и строго накажут по законам военного времени. Если кому-нибудь необходимо встречаться с военнопленными, для этого нужно обеспечит разрешение военных властей.
Лично Королю ещё не приходилось видеть на улицах военнопленных. Конечно, интересно бы посмотрев на них, действительно они такие страшные, все урод каких показывают в кинотеатре до начала фильмов «Вохен рундшау» — обзоре недели? Королю нравилось изучать оформление городских улиц и площадей: когда были большевики, то везде висели лозунги да портреты людей, особенно Сталина. Он запомнил ещё одного очкарика — Молотова. Теперь же вместо портретов объявления и приказы, на некоторых орёл, который отворачивается. Вот на доме за ратушей, где вино продают, опять что-то есть, какие-то листики. Король пристроился изучать их, орла на них нет, на одном написано: «Призыв!» А текст гласил следующее:
«Большевистский режим основан на обмане, его действительное содержание многим известно, большевики тщательно уничтожали разоблачавшие их материалы. Поэтому просим всех граждан спасти и сохранить всевозможные пропагандистские брошюры, плакаты, лозунги, свидетельствующие о советской деятельности, собрать и записать их „модную народную поэзию“, анекдоты про их жизнь, песни, высмеивающие большевистский режим. Всё, характеризующее этот мрачный период в жизни народа. Собранные материалы сдать в государственный архив в Главном Городе».
На листочке пониже:
«Центр регистрации угнанных в Россию и мобилизованных большевиками просит срочно сообщать информацию следующего порядка: о сообщениях, сделанных на папиросных коробках и сброшенных с поездов, рисунки, письма, документы, описания мобилизации, ареста, угона».
Ещё ниже:
«Все владельцы моторных лодок, рыболовных судов обязаны их зарегистрировать. Выход на лов только по специальному разрешению. На лодках должны быть чётко написаны номера. Отправляющиеся на рыбный промысел команды должны собраться к пограничному пункту до и после возвращения. За невыполнение распоряжения наказание по законам военного времени.
Король поехал отсюда не прямо домой, как было бы естественно, а погнал на Липовую улицу, здесь приостановился у дома, в котором проживала Марви, затем поехал через парк в сторону Закатной улицы, и с того момента можно считать, что Марви доставлена домой в целости и сохранности.
Проезжая мимо производственного дома, он заметил, что труба не дымила, а дым должен быть, потому что холодно — это одно, Алфреду же и клей надо постоянно держать на плите, чтобы не затвердел, не говоря о Хелли, которой нужна горячая вода. Следовательно, прикинул Король, если из трубы не идёт дым, значит, в столярке никого нет, значит, они в небесно-синем доме, но как же так в рабочее время? Значит, какое-нибудь событие, может, неожиданные гости, такое не раз бывало, ради этого производство закрывается и, следовательно, в торжественной комнате что-то, должно быть, происходит. Король, сгорая от любопытства, влетел во двор небесно-синего дома, чуть не наехал при этом на Жоржа Калитко, миновать которого в общем-то было сложно — настолько его качало из стороны в сторону.
«А ведь он русский, — мелькнула у Короля мысль, — но немцы его в плен не забирают». Собственно, эта мысль у него зародилась не теперь, он об этом и раньше размышлял, что Мария, Жорж и Валя — русские (хотя на самом деле они были украинцы), а немцы их не трогают, и не потому, что о них не знают: ходили по домам невзрачные господа в гражданской одежде, обо всех вокруг расспрашивали, так что и о семье Калитко им всё известно, но, видимо, они только тех русских берут в плен, которые с ними воюют, а мирных не трогают.
Жорж Калитко погрозил Королю пальцем, сказал «но-но!» и, шатаясь, пошёл со двора.
Вошедшему в кухню Королю стало ясно, что он угадал правильно: на плите стояли два больших эмалированных кофейника, в которых Хелли варила напиток, когда приходили гости, и по тому — один или два кофейника на плите — можно было сказать, много или мало гостей, а сейчас стояли два кофейника. В торжественной комнате кто-то очень сердито и громко кричал на немецком языке, как будто даже ругался, и никто ему не возражал.