Дождь, мороз — судьба.
Когда же, ну когда же будет лето?!
Самые невыносимые условия существования помогают вынести неприметные радости, каковые человек в состоянии открыть для себя, если у него есть чувство красоты, воображение и если он любит жизнь. Она сидела за передней партой с Марви Березовой. Марви была худенькая девочка с тонким удлиненным лицом, по обе стороны прямого носика смотрели зоркие серые глаза, украшенные пушистыми ресницами… Марви была мила, но Эльна… У Короля нет слов, чтобы рассказать-описать Эльну. У Марви волосы ниспадали на худенькие плечи каштановым каскадом — красиво, конечно, невероятно, но у Эльны…
Ее темные волосы были, в сущности, обыкновенные, и носила она прическу, о которой даже не скажешь, что это такое. Лицо круглое, нежное, глаза синие, а фигурка слегка как бы полновата — одним словом, была эта Эльна вся из себя кругленькая, но… Король ничего не мог понять, кроме одного, — что эта Эльна ему нравится.
Школа была единственным местом, где он мог ее видеть. На переменках он старался находиться вблизи нее, совершенно случайно и с независимым видом. Эльна и Марви были неразлучны, на переменках они чинно гуляли по коридору, как и большинство, все те, которые старались быть прилежными и получать пять по поведению.
У Короля пары не было, чинно гулять ему не хотелось, но пять по поведению, хоть умри, в квартальном табеле надо было обеспечить, учитывая вспыльчивый нрав Альфреда…
Эльна не замечала Короля. Ну а драки!.. Драться, чтобы привлечь в конце концов ее внимание, было просто необходимо. Это не означает, что Король, как только где-нибудь проходила Эльна, тут же кидался бить первого встречного, нет. Но если кто-то вроде Морского Козла в такой миг проявлял себя чересчур расторопным, тут-то и Король старался доказать, что бывают и более расторопные. В результате какой-нибудь вполне прилежный мальчик с плачем кидался в учительскую спасаться. Эльна… стала относиться к Его Величеству с подчеркнутым презрением из-за того, что он прославился на всю школу как забияка и скандалист — одним словом, плохой мальчик, о котором мамочки, как правило, говорят своим сыновьям: «С ним тебе ходить не следует».
Дело принимало скверный оборот. Как известно, в любой школе немало любителей подраться, причем не из-за какой-нибудь кругленькой красотки, а из чисто спортивного интереса, чтобы установить окончательно: кто кого и за сколько секунд. А посему, когда о королевской персоне стали говорить, как о кулачном бойце, от которого все спасаются бегством, то это не могло не задеть тех, кто считал, что уж они-то ни от кого никогда не побегут. Причем считали это с полным правом, поскольку битыми они, может, и бывали, да, но чтобы бежать… такого о них никто сказать не мог. От Короля все бегут? Почему? Надо выяснить! И стали все любители подраться искать не мирной встречи с Королем, а чтобы выяснить отношения…
Конечно, старшеклассники тут ни при чем, у них между собой свои счеты и расчеты. Но до третьего класса, по меньшей мере, в народе королевские подвиги обсуждались. Вскоре августейшей особе стало здорово попадать. Оказалось, что со всеми он справиться не мог, среди драчунов нашлись экземпляры, превосходившие Его Величество, в результате чего он довольно часто стал показываться своей Дульцинее с подбитым глазом. А синяки не спрячешь! А дома? Вдобавок к синякам на лице они у него появились еще и на заднице — что хорошего? Какая тут может быть любовь при таком положении дел?
Но любовь осталась жива! Настоящую Любовь не погасят никакие синяки, на каком бы месте они ни были! Разумеется, он старался избегать «случайных» встреч с Эльной, которая вместе с Марви над ним безжалостно посмеивалась.
Ему оставалось лишь мечтать. В мечтах ему представлялось, как он каким-то другим способом заставит о себе заговорить всю школу, так что не обратить на него внимания она просто не сможет. Например, он спрыгнет со второго этажа…
Можно, конечно, но если он сломает ногу?
А если взобраться на тридцатиметровую трубу? Да, но сколько можно на ней просидеть? Ведь не предупредишь же ее, что собираешься лезть на трубу…
По вечерам он ходил к школе, когда, бывало, и у Хелли и у Алфреда было много работы и они отсутствовали до поздней ночи. Как-никак, а обстирывать одной женщине целый батальон — это нелегко, а Алфред, даже если у него самого «не горело», в порядке солидарности задерживался в мастерской, чтобы Хелли было веселее, к тому же он нередко помогал ей выкручивать белье. И Короля — хотя такое королевской особе не к лицу — заставляли помогать Хелли в прачечной.
— Тебе, мужчине, нужна сила, — внушал Алфред, выкручивая играючи какую-нибудь вещь, — а без упражнений этого не добиться. Ведь у женщины, сам видишь, какие слабые руки, а у меня… А у тебя… У тебя они еще не развиты, надо развивать, надо крутить белье, это очень полезное упражнение.
Так что, когда Алфред и Хелли задерживались на «производстве», а Король, справившись со школьными задачами, отправлялся к школе, где в гимнастическом зале одна учительница проводила занятия по художественной гимнастике или были репетиции хорового пения. В любом случае белолицая, черноволосая, синеглазая, белозубая кругленькая Эльна там присутствовала.
Король шел через парк, мимо Курзала, светила полная луна, навстречу попадались редкие прохожие, парк не освещался, при луне в этом и не было нужды, снег сверкал, отражая лунный свет, и Король чувствовал и тоску и радость одновременно. Задрав голову, он смотрел на звезды в небе, они четко виделись в морозной дали, мерцали — не горели, не гасли, а светили. Что там? — вопрошали глаза.
Гимнастический зал располагался во флигеле, окна которого выходили на задний двор школы. Король натащил ящики, валяющиеся без дела неподалеку, доски, соорудил помост. Он осторожно заглядывал в окна, высматривая Эльну среди других девочек, двигающихся в безмолвии какого-то странного танца. Двойные рамы мешали услышать музыку, он видел лишь движения, все было как в немом кино. Как замирало его сердце! Как тревожно стучало! Образ Эльны сопровождал его повсюду, но одного он не мог понять: у Эльны были синие глаза, но, хотя перед его внутренним взором неотступно стоял ее образ, ее лицо, на него же смотрели чьи-то другие, совсем другие глаза — зоркие, задумчивые, с молчаливым укором — чьи?
Пришли долгожданные каникулы. Алфред принес большую елку, ее поставили в торжественной комнате, но солому Хелли категорически запретила стелить на пол. И Рождество, и даже встреча Нового, сорок первого года уже не так впечатляли, как когда-то давно в Главном городе: тогда был сказочный и красочный вечер, освещенный заходящим солнцем, синел лес, чернели ручьи и пили воду лани…
Ничего подобного уже никогда Король не ощущал не чувствовал. Он еще не понимал, как неповторимо каждое мгновение человеческой жизни, как невозвратимо уходит в прошлое, которое порою человеку и увидеть недосуг, да и не придает он всему этому значения, когда впереди еще целая жизнь.
Алфред подарил на Рождество Королю набор инструментов: пилочки, сверла, отвертки, упакованные в красивый фанерный ящичек. Пряники рождественские Хелли напекла сама. Зажигали бенгальские огни, пели те же самые рождественские песни, все то же: «О данненбаум, о данненбаум…»
Зима на острове в городе Журавлей предлагала Королю достаточно интересных развлечений. Он мог играть в хоккей на льду залива с другими ребятами. Но королям свойственно проводить часы лишь в собственном высокородном обществе, дабы предаваться мыслям о сложностях жизни, дарованной ему, в сущности, так недавно. Тем не менее он жаждал движения, и здесь ему очень пригодились финские сани, которые были, можно сказать, в каждом доме; они в городе Журавлей зимой заменяли велосипеды. Женщины с ними ходили по магазинам, матери катали детей, кавалеры — своих девушек. Рыбаки с Абрука ходили через море по льду, когда море замерзало, за покупками в город. Они были незаменимы в хозяйстве. И король в свободное время гонял по окрестностям на финских санях. А однажды в школьные каникулы он взял да махнул в Звенинога на хутор Сааре.