А ведь как давно-давно или… недавно это было, когда с Алфредом и Хелли приехали на остров и он, Король, не умел ещё кататься на велосипеде, которого и не было, а теперь… Сколько событий пережито! Сколько страшного и непонятного он уже видел! И обман, и притворство, и вероломство, которые он ещё не осознавал, не осмысливал… Но в это утро он шагает среди можжевельника, и всё остальное словно ушло, прошло мимо, удалилось далеко-далеко…
Король уже дошёл до Ару, когда его догнала девушка на велосипеде. Маленькая, тоненькая, как Сесси, она сошла с велосипеда, причём Король с завистью отметил, как легко она это проделала: велосипед же дамский. В белом шерстяном платке, сером пальто в крупную ёлочку, на ногах ботинки, из-под платка выбиваются тёмные курчавые локоны. Король отметил, как она красива и похожа на Марви, словно старше сестра. Девушка улыбнулась Королю и поздоровалась.
— Терэ.
— Терэ, — ответил Король, продолжая идти вперёд. Не садиться же на велосипед, не просовывать же ногу при ней, как циркач, не кривобочиться же. Она пошла рядом, а широкие ворота усадьбы Малого Ару уже были видны.
— Как вас зовут? — спросила девушка подчёркнуто вежливо и, улыбаясь, представилась, — меня Ниргит.
Смешное имя, подумалось Королю, ему такое имя раньше не доводилось слышать. Конечно, Его Величество представился, сказав коротко, что он… Король Люкс. Вошли во двор усадьбы. Здесь встретили женщину с седыми волосами, нёсшую в руках керамический кувшин. Без пальто, в белом переднике, на босых ногах галоши. Её серые глаза приветливо смотрели на пришедших.
— Кто же это к нам пожаловали?
— Да это Ниргит с мужем, — раздался чей-то баритон.
Откуда-то вынырнул длинный худой дядя с большущими тараканьими усами. Все весело рассмеялись, а усач объяснил:
— То молодой хозяин Сааре за Ниргит ухаживать вздумал. Смотри! — пригрозил он. — Её жених тут неподалёку, на Большом Ару живёт, будь осторожен.
Разговаривая, вошли в дом. Здесь наконец Король увидел Сесси и Антса, сидящих чересчур близко друг к другу, как показалось Королю, причём Сесси сматывала в клубок шерстяную пряжу, вязку Антс держал на вытянутых руках. Пряжа была отброшена, Его Величество закружили-завертели, и пошли расспросы про жизнь в городе.
Король с удовольствием рассказывал, как Алфред делает грузовик, осталось совсем немного и тогда они поедут на Медвежье Озеро раков ловить, а бензин им не нужен, потому что за кабиной водителя или сбоку, Король точно не знает, будет стоять большая железная печка, в кузове же ящик с маленькими берёзовыми чурочками, их забрасывают в печь, они сгорают, а от дыма мотор заработает.
— А ещё что?
А ещё, пожалуйста, у них у всех велосипеды есть, и «Филипс» вернули, и люди приходят по вечерам слушать, как и здесь в Звенинога, и Алфред играет на аккордеоне, но никого не подстригает, все сидят в торжественной комнате, пьют кофе, ликёр и поют и говорят на немецком языке.
— А кто говорит на немецком языке? Не может быть!
Как так не может, когда может! Разве непонятно, что с немцами, если они не говорят по-эстонски, можно общаться только на их языке, на немецком? А Отто Швальме, майор Дитрих, Фриц Нойманн и другие — они, к сожалению, не говорят по-эстонски. Да. Но он, Король, всё равно в курсе, о чём они говорят, потому что и Алфред, и доктор Килк переводят для тех, кто не понимает, особенно Килк, любитель демонстрировать, что он по-немецки говорит даже лучше, чем по-эстонски. А Адель про мужа именно так и говорит, что он даже сны видит на немецком языке.
— Ах, ах, а кто же не понимает там немецкий?
— Как кто? А Хелли? А Вальве Маазик? Которая после случайной встречи с Алфредом принесла Хелли шикарную пряжу, чтобы та связала ей и её Йентсу камзолы, за это она и Хелли дала столько же пряжи, чтобы и Королю и Алфреду связать камзолы. Она приходила на примерки обычно тогда, когда в торжественной комнате собиралось общество, и её тоже приглашали. Даже госпожа Морелоо с улицы Моря, мамаша Морского Козла, та тоже стала заходить вроде бы случайно тогда, когда у Алфреда были гости. Непонятно, конечно, Королю, как она узнавала об этом, хотя дом Морелоо отделялся от производственного дома Алфреда всего лишь дощатым забором. О, господи! Многие же ходят к ним, разве всех упомнишь.