Отличная жена…
Желанная жена…
Алфред подумал, что для него предпочтительнее менее отличная, но более желанная жена. Вальве, конечно, легкомысленна в сравнении с Хелли. Особенно его раздражала её готовность со всеми зубоскалить, всем улыбаться, то есть всем мужчинам. Даже трудно сказать, что именно в этой легкомысленной Вальве его больше всего раздражало, но особенно не нравилось, когда Вальве расточала улыбки немцам, хотя, право же, он именно для этого и приглашал её на кофепития с ликёром. Тем не менее это его раздражало, тогда как в Хелли ничто не вызывало раздражения. Хотя нет, и в Хелли много такого, что не нравилось, но спроси его, что именно, он не ответил бы. А жаль…
Чего же недоставало Хелли? Чтобы она стала его раздражать в таком «особом» смысле? Вероятно, подумал он, надо исходить из того, почему он на ней женился. Хелли — четвёртая дочь богатого хуторянина на Большой Земле, но не из-за богатства он её выбрал, тем более что ровно ничего из родительского наследства ей не перепало. Оказавшись после военной службы в деревне Берёзы, в работниках у хуторянина по соседству, он стал ухаживать за Хелли, провожать… В общем, обычная история с поцелуями, сеновалами, горячим шёпотом, глупыми, ничего не значащими словами, которые тем не менее привели его и Хелли в церковь посёлка Гусиная Нога, где их руки соединил пастор с подобающими в данном случае словами, сделавшими их мужем и женой, затем: аминь.
Аминь-то аминь, но чего-то в ней не хватает. На одном «аминь» далеко не уедешь. Днём-то с ней хорошо, когда она занята в прачечной, а он в столярке, и в кухне она на месте, когда гости, ведёт себя достойно, в разговоры не вмешивается, больше прислушивается, печенье у неё получается превосходное, кофе — тоже… Но ночью хочется повернуться к ней спиной. А с Земляничкой, наоборот… Дело, видимо, в том, какой в постели стороной тебе хочется повернуться к женщине.
Подъезжая к Сааре, он посигналил, чтобы открыли ворота, и распахнул их Хуго. Алфред сперва растерялся, потом осторожно въехал во двор.
— Ты ли это, Хуго? — приветствовал он брата, выбираясь из кабины грузовика. — По моим расчётам, ты должен сейчас угождать Богу, служа в русском войске…
— А ты угождаешь Господу, — усмехнулся Хуго и потянулся рукою к уху, чтобы почесать, — служа немецкому командованию…
На крыльцо вышла Ангелочек и всем сразу стало ясно, что в данное время обоим братьям да ещё Манчи с Юханом следует угождать Господу Богу работой во дворе Сааре, где рядом с баней были свалены сосновые брёвна, предназначенные на топливо. И все принялись за дело: пели пилы, колуны дробили чурки. Женщины — Ангелочек, Манчита, Сесси и конечно же Мелинда — сновали взад-вперёд по двору и по дому, как и положено в дни, когда кто-то приезжал, когда что-нибудь работалось на хуторе, а также готовилась баня.
Сосновые брёвна были распилены лишь к вечеру, у бани выросли аккуратные поленницы дров, грузовик же был нагружён доверху, а все работники, попарившись в бане, сидели за огромным столом в большой кухне Сааре. Только теперь Алфред узнал от Хуго его историю, которую тот рассказал со всеми подробностями.
Взяли-то их восьмого августа, — о том помнили на Сааре. Сперва держали в Журавлях. Но уже одиннадцатого погрузили на «Тыну», и поплыли они в Ленинград. Прибыли туда благополучно, несмотря на мины. В порту дежурила женщина-милиционер. В Ленинграде везде разрушения. «Колбасы» над городом напоминали о том, что война близко. Погода стояла дождливая. Вечером всех построили и повели в столовую. Больше в городе не были. В эту же ночь повезли дальше. Город затемнён, из окон вагона ничего нельзя рассмотреть. Ехали в вагоне третьего класса. Это, насколько известно, единственный эстонский эшелон, который отправился в пассажирских вагонах.
Легли спать. Проснулись, когда поезд приближался к Тихвину. Выглядывая из окон, они видели серые безликие здания, сломанные заборы. Кругом следы бомбёжек. Часть вокзальных построек в Тихвине разбита. Отсюда перебросили в Вологду. На стоянках и поезду подбегали дети подбирать объедки, которые мы выбрасывали. Комиссар эшелона или начальник, русский, прогонял детей и женщин, на вопросы эстонцев, почему он не разрешает подбирать им объедки, отвечал, что все они лентяи, не хотят работать, поэтому им нечего есть. На самом деле в этом округе два последних года была засуха, потому и голод.
— Иссанд Юмаль! — вздохнула Лейда.
— Дальше через Киров и Молотов приехали в Свердловск, — продолжал Хуго. — Здесь постояли два дня. Большевики, видимо, не знали, что с нами делать. На вопрос: «Куда нас?» — отвечали, что отправят дальше, туда, где квартирные условия получше, поскольку в Свердловске много эвакуированных, нас негде разместить. Последовали на север через Нижний Тагил и Серов…