Вскоре после этого Король утвердился в своей вере в то, что картины Калитко — вещие. Он был один в небесно-синем доме, убирал продукты в шкаф, пересыпал в стеклянную литровую банку самое ценное, что существует в мире для королей в военное время — сахар, за которым только что отстоял в городе приличную очередь; в это время громко постучали в кухонную дверь, и он открыл: за дверью стоял господин Векшель — агент фирмы Зингер-Золинген, с ним вошёл незнакомый господин в очках. Одеты они были по-осеннему, в серых пальто, у обоих на голове шляпы. И только увидел Король господина Векшеля, он вспомнил одну из картин Калитко: лоханка с водой, сквозь прозрачную жидкость буравящие острые рыжие глаза… Так вот почему они показались ему знакомыми: Король видел эти глаза ещё на хуторе У большой дороги, когда Векшель приходил брать взносы за велосипеды и зингеровскую машинку, да и потом не раз с ним встречался.
— А что же хозяин, его нет? — спросил Векшель и пропел слащавым голосом: — Или хозяином являешься ты?
Король даже не задумался, отчего он не спросил про хозяйку. Он объяснил, что Алфред на службе, что Хелли в деревне Берёзы, что он один в квартире. И тогда Векшель спросил: не этого ли молодца он встретил как-то на дороге, ведущей к хутору Ару?.. Король не помнил, чтобы кого-нибудь встречал на дороге, ведущей к Ару, тем более Векшеля, кого бы непременно узнал. Он так и ответил, что не помнит.
— А зачем ездил на Ару? — спросил тогда Векшель, и Король сообразил, что он всё-таки свалял лопуха, ведь его ответ не отрицал факта, что на Ару он ездил. — Ты там кого-нибудь знаешь?
Король уловил затаённое ожидание, настороженность в облике Векшеля, одновременно вспомнил — это живо пронеслось перед взором, — как Ниргит, Антс, Калев, Сесси его также с интересом вопрошали про этого же Векшеля, а главное, какое он заметил у них ироническое к нему отношение. Он, не задумываясь, ответил, что у него на Ару имеется подружка.
— Я с Роози хожу, — сказал он, — мы дружим ещё с тех пор, когда у Брюкваозера вместе в школе учились, это там, где черти пирамиду египетскую уронили…
Оба господина смотрели на него не самыми умными лицами, потом, кашлянув, Векшель стал натягивать перчатки, они стали прощаться.
— Мы, собственно, к Алфреду. В другой раз… До свидания, хозяин…
— До свидания, — буркнул Король уже захлопнувшейся двери.
А в местной газете всё чаще и чаще, фактически в каждом номере, расписывались страшные дела большевиков на отвоёванных у нас (по-большевистски, «освобождённых») территориях: «Частям Красной Армии дан приказ убивать всех эстонцев, несмотря на пол и возраст. Сведения об этом добыты от попавших в плен большевиков», а ещё: «Журналисты беседовали с русскими военнопленными: в тюрьмах в России начались расстрелы, в то же время на „освобождённых“ территориях арестовывают всех, кто имел хоть какие-нибудь контакты с немцами. О ком же нет достоверных сведений, отправляют хоть босиком на передовую с винтовкой и двадцатью патронами. Прибыв на передовую, их гонят в массовую атаку искупать „кровью“ вину — гибнуть под огнём немецких пулемётов».
Здесь же поместили призыв: «Крестьянин! Эстонские воины ждут от тебя быстрого выполнения норм!» А через день: «За невыполнение продовольственных нормативов крестьянам более строгие наказания!»
На Нарвском фронте большевики конечно же понесли большие потери. А какие изумительные карикатуры на Сталина! Он, конечно, крыса с усами… А как же без усов?! Он же обезьяна со звездой, к хвосту привязанной, вместо глаз — красные звёзды, и опять усы… Но обезьяна с усами?.. Что-то Алфред не встречал таковой в природе. Впрочем, он мало путешествовал. Относительно же прохождения комиссии поступающим в самооборону такая просьба: «Чтобы избежать бесцельной траты времени, те, кто чувствуют себя в силах держать оружие, пусть в комиссию не ходят. Никто не пытайся спастить от службы в самообороне по пустяковым причинам — теперь, когда обязанность каждого гражданина стать на защиту родины и народа». Такое предложение сделано начальником самообороны Островной Земли. Он же инструктировал население об архитектуре бомбоубежищ.
Но дело, между прочим, шло к весне, синицы на веточках в парке щебетали: ситси клейт, ситси клейт, что означало не на Синичкином — на эстонском языке ситцевое платье. Нетрудно догадаться, на что намекали птички: приближается весна.