О дождях, порванном кимоно и лисах...
— Это случилось в начале осени… или весны, я толком и не вспомню, наверное, — тяжело вздыхала старушка, морщины вокруг глаз резали ее лицо, превращая его в неудачно смятую бумажку, среди которых ярко выделялась пара синих глаз, не потерявших ясность в буре времени, — все же осень… он был таким же рыжим, как земля вокруг.
Она улыбнулась. Своей улыбки сдержать я уже не смог. Достал листы, авто-перо и приготовился. Она слегка потянула за воротник, ослабив его. Ее морщинистые, сухие руки двигались очень медленно, а худые, длинные пальцы были похожи на лапки, отчего она казалась еще старее, чем есть.
— Осень… — напомнил я, заметив ее растерянный взгляд, она быстро спохватилась и посмотрев на мой лист, сказала, что будет говорить по-медленнее, чтобы я успел. Я быстро ее поблагодарил, чтобы как можно скорее начать работу.
«Шел мой шестнадцатый год, мать все мечтала, что я уеду в город. Тогда только начинали появляться Префектуры, она думала, что если я перееду сейчас и куплю квартиру, то в будущем ее цена прыгнет. Я не желала уезжать, тем более в город, я толком-то и читать не умела. Но мать не покидала идею, что такая красивая девушка, как я, обязана стать актрисой или моделью. С ней было тяжело спорить.
— Быстрее снимай! Дождь пойдет! Перестирывать сама будешь! — мать вопила, указывая кривым пальцем на бельевую веревку, я выскочила с тазиком из дома, придерживая одной рукой наспех завязанное кимоно…»
Она замолчала, быстро облизала то, что осталось от ее морщинистых губ, и посмотрела на бесшовную ткань ее сорочки, словно вспоминая, что она больше не в кимоно и завязок на нем нет. Я сам оглянулся, по инерции, наверное.
— Так вот… — тяжело вздохнула, словно пыталась припомнить, что было далее. — На сильном ветру завязочки быстро развязались, и мне пришлось поставить тазик на землю, помню мать кричала, что-то о том, что испачкаю тазик и все белье в нем… Но не знаю, что было бы, если бы я не поставила тазик, а эти чертовы завязочки не развязались бы. Возможно, я бы и уехала в город и стала бы моделью, или дешевой актрисой, которая вскоре от безденежья превратилась бы в слугу Красного Квартала. Но я должна быть благодарна бури, что та разыгралась.
«В кустах, впереди, что-то дернулось. Это было достаточно далеко от края домика, ближе к холму, где стояла старая пагода, но я была уверена, что что-то дернулась, ведь оно двигалось против ветра, выделяясь. Я оглянулась на двери, матери уже не было, ее седеющий волос мелькал в окне, под покосившимся настилом крыши. Я быстро покидала белье в таз, не обращая внимание на собственные волосы, которые забивались в рот и нос, мешая видеть, хотя я постоянно пыталась следить за чем-то в кустах. Меня не волновало даже развязанное кимоно.
Странно, но я даже не могла допустить мысли, что там дикий зверь. Это была бы глупость… кто может бродить здесь? До леса далеко, почти, что степь, лишь в паре миль, что-то да виднелось.
Я быстро побежала до порога дома, рукой подтолкнув таз в дом, чтобы мать не ругалась. Та заметила меня и стала кричать, лишь, когда я побежала в сторону пагоды. Она кричала, что я дура, и что моя смерть лишь облегчит ей участь, видимо так пыталась повернуть меня в сторону дома. Шум ветра застил мой слух и я едва разбирала ее слова.
Я не помню, как оказалась у подножья пагоды, в том клочке кустов и высокой травы. В желтеющей зелени я стояла по грудь, нижняя рубаха намокла от дождя, все тело чесалось от травы, но я все равно стояла там, и смотрела на него…»
Мне казалось, что мы приблизились, к самой интересной части истории. Я даже замер, перестал писать, это отвлекало, тем более мой диктофон работал без остановок. В отличие от моих рук. Она понимающе улыбнулась мне, придержав за руку. Ее кожа была теплой, ершистой и в тоже время гладкой.
— На моих глазах дикий лис, превратился в рыжего юношу… наверное, именно в этот момент я обезумела… — прошептала она, в ее улыбке угадывалась, что-то заставляющее печалиться и меня.
Я отложил перо.
«Я онемела. Но не смогла сделать и шага назад, я все так же стояла обнаженная, мокрая и совершенно потерявшая возможность чувствовать. На его боку расплывалось большое кровавое пятно, которое не мог смыть даже дождь. Прежде чем прикоснуться к нему, я обернулась на дом, чтобы убедиться, что я все еще в Японии, что я все еще дома…
Мгновения хватило, чтобы меня пронзило холодом, и я снова смогла чувствовать тяжелые, режущие капли ливня, сильного ветра, холода и щекотки травы. Передо мной был раненый лис, скулящий, уставший в борьбе. Я долго думала, что мне показалось, что это был мираж, из-за сильного ветра. Я так думала все три дня, пока лечила его в своем амбаре.