– Совершенно верно, сэр, – Кэпистан помолчал. – Инспектор Карелла, я, конечно, не хочу вмешиваться, но...
– Продолжайте, мистер Кэпистан!
– Но вы, наверное, знаете, что во всех штатах Америки ни одна страховая компания не заплатит ни цента, если застрахованный был убит вкладчиком.
– Да, я, конечно, знаю об этом.
– Я считал своим долгом напомнить об этом. Пожалуйста, извините меня.
– Все в порядке! А не могли бы вы сказать, когда полис мог быть выплачен?
– Минуточку, пожалуйста.
Наступила еще она пауза. И в трубке снова раздался голос.
– Вы меня слушаете, мистер Карелла?
– Да, мистер Кэпистан.
– Ребенок был застрахован, когда ему исполнился год, после двадцати лет страховка должна быть выплачена, тогда, когда ему исполнится двадцать один.
– Где-то в следующем месяце? Верно?
– Совершенно верно, сэр.
– Не могли бы вы мне сказать, когда именно?
– Тринадцатого мая.
Карелла открыл свой бумажник и вынул свой целлулоидный календарик.
– Это суббота, – сверился он.
– Да, сэр.
– М-да, – Карелла подумал, помолчал и спросил: – Как обычно человек получает свой полис, когда наступает время?
– Обычно пишет заявление в компанию, вкладывает страховой документ и какое-либо удостоверение личности. Обычно заверенное у нотариуса свидетельство о рождении с фотографией.
– И сколько вся эта процедура занимает времени?
– Обычно неделю, десять дней. Здесь все дело в оформлении бумаг. Если, конечно, все в порядке с установлением личности.
– Ну, а если человек спешит, можно все это оформить быстрее?
– Думаю, что можно.
– А как?
– Полагаю, что ему просто необходимо самому явиться к нам с удостоверением личности и страховым документом. Тогда все будет значительно быстрее.
– Тогда компания сможет выдать чек в тот же самый день?
– Вероятно, да. Если все документы в порядке.
– А вы работаете по субботам, мистер Кэпистан?
– Нет, сэр.
– Таким образом, если срок выплаты наступает в субботу, нужно ждать, по крайней мере, до понедельника. Так и в данном случае: ей нужно было бы ждать понедельника, чтобы прийти к вам за чеком?
– Да, сэр.
– Теперь понятно, что она имела в виду, когда говорила о том, что нельзя было сделать в конце недели, – произнес как бы про себя Карелла.
– Сэр, что вы сказали?
– Да я просто размышлял вслух. Огромное вам спасибо, мистер Кэпистан. Вы мне очень помогли.
– Всегда к вашим услугам, – ответил Кэпистан. – С вами было очень приятно разговаривать. До свидания!
– До свидания, – попрощался Карелла и повесил трубку.
Какое-то время он все еще сидел за столом, кивал головой, улыбаясь, а затем обратился к Мейеру:
– Не хочешь прокатиться за город?
– Куда именно?
– В Санд Спит.
– Зачем?
– Поговорить с Мэри Томлинсон.
– О чем?
– Я хочу сказать ей, что она скоро разбогатеет на десять тысяч долларов. Хочу посмотреть, как она будет на это реагировать.
Как вы можете реагировать, когда два грубияна заваливаются к вам в гостиную и спрашивают, что им известно все о страховке вашей покойной дочери, и хотят знать, почему вы об этом им сразу же не сообщили? Какой может быть ваша реакция, если эти самые господа высказывают подозрение, что ваша дочь не уезжала в Рено до шестнадцатого мая только потому, что могла получить страховку, самое раннее, пятнадцатого мая? Как вы можете реагировать? Разве что заплакать.
Мэри Томлинсон так и прореагировала – она разрыдалась. Мейер и Карелла стояли в середине миниатюрной гостиной и наблюдали, как дрожало и дергалось ее огромное тело, когда ее сотрясали рыдания.
– Успокойтесь, миссис Томлинсон, – попытался утешить ее Карелла.
– Я не хотела лгать, – рыдала она.
– Успокойтесь же, миссис Томлинсон, вытрите слезы, хорошо? У нас к вам много вопросов. Не хотелось бы...
– Я совсем не собиралась вам лгать...
– Может быть, и так, но вы не сказали нам правду.
– Я знаю.
– Но почему, миссис Томлинсон?
– Потому что я знала, что вы могли подумать.
– Ну и что именно?
– Что это сделала я.
– Сделали что?
– Убила собственную дочь. Неужели вы думаете, я способна на такое?
– Не знаю, миссис Томлинсон. Может быть, вы нам все расскажете?
– Я не убивала.
– Она была застрахована на десять тысяч долларов?
– Была! Неужели вы думаете, что я смогла бы убить собственную дочь из-за десяти тысяч долларов?
– Есть люди, способные убить своего ребенка из-за десяти центов, миссис Томлинсон.
– Нет... Нет... – она затрясла головой, по щекам ее ручьем потекли слезы. – Я очень хотела, чтобы у нее были эти деньги.
– Тогда почему же вы сразу не переписали на нее страховой полис?
– Я бы это сделала. Если бы она попросила. Но она не открывала мне своих планов до последнего времени, и мы считали, что проще подождать до тринадцатого мая, когда наступит срок выплаты страховки, я хотела, чтобы у нее были деньги. Неужели вы этому не верите? Ведь я сама подарила ей этот полис, когда ей исполнился лишь год. Мой муж, пусть земля ему будет пухом, не имел к нему никакого отношения. Я полагала, что она сможет воспользоваться этими деньгами, чтобы получить образование, или сделать, что ей захочется, когда достигнет зрелого возраста. И вы теперь думаете, что я не хотела отдавать ей эту страховку? Ежегодно она мне стоила четыреста шестьдесят два доллара и семьдесят центов. Вы полагаете, мне было легко накопить за год такую сумму денег, особенно после смерти бедняги мужа?
– Ну вам, кажется, это удалось, миссис Томлинсон.
– Это не всегда было легко. Но я делала это для нее, для Маргарет, а теперь вы полагаете, что я убила ее, чтобы вернуть деньги? Да нет, нет, нет и нет. Поверьте! Нет, нет, нет и нет...
– Не волнуйтесь так, миссис Томлинсон, – утешал ее Карелла. – Вам просто надо было сказать нам правду с самого начала.
– А вы бы все равно плохо подумали обо мне, сочли бы, что это я убила собственную дочь.
– Ну не волнуйтесь, же, миссис Томлинсон. Так вот почему она откладывала поездку в Рено! Ждала выплаты страховки?
– Да, – миссис Томлинсон шмыгнула носом и кивнула головой.
– А могла она не получить этих денег?
– Что вы имеете в виду?
– Миссис Томлинсон, возможно, ваша дочь и совершила самоубийство, мы не знаем. А если она так поступила, значит, у нее на то были причины. В записке, которую мы нашли, было сказано, что другого выхода нет. Но вполне вероятно, она видела другой выход, надеясь получить те десять тысяч, которые давали ей возможность воспользоваться ими. Мне хочется знать, не произошло ли между вами какой-нибудь ссоры, не сказали ли вы ей или не дали понять, что она не получит этих денег?
– Нет.
– Вы знаете, на что я намекаю?
– Да. Если бы она подумала, что денег не будет, она могла бы почувствовать, что нет другого выхода. Нет, она знала, что это – ее деньги. Я сказала ей об этом уже тогда, когда она была способна что-либо понять.
– Миссис Томлинсон, – вдруг попросил Карелла. – Мне бы хотелось взглянуть на ваш шкафчик для лекарств.
– Зачем?
– Наш лаборант упоминал о том, что вашей дочери и Томми Барлоу могли подмешать какую-нибудь отраву. Я помню, вы говорили, что каждый вечер принимаете снотворное. Мне хотелось бы посмотреть, какие именно таблетки есть в вашей аптечке.
– Я ничего не делала. Клянусь памятью покойного мужа, покойной дочери. Пусть я ослепну! Господь свидетель, я ничего не делала! Я клянусь! Клянусь.
– Прекрасно, миссис Томлинсон. Тем не менее нам бы хотелось осмотреть ваш шкафчик.
Он был в ванной комнате, в центральной части дома. Мейер опустил сиденье и крышку стульчика, сел, скрестив ноги, открыл блокнот и приготовился записывать, а Карелла открыл шкафчик: