– Да, сэр.
– Он мне ничего об этом не говорил.
– Мы знаем. Она просила его об этом.
– Но почему?
– Она так хотела, мистер Тейер.
– Мистер Тейер, – не унимался Клинг, – вы уверены, что не подозревали о намерениях жены развестись с вами?
– Абсолютно нет.
– Несколько странно. Вам не кажется? Женщина собирается уйти от вас в следующем месяце, а вы не имеете даже ни малейшего подозрения, что что-то назревает?
– Мне казалось, что она счастлива со мной, – пояснил Тейер.
– А ее мать говорит другое.
– Что именно?
– Если мне память не изменяет, в рапорте говорится, что миссис Томлинсон называет вас грубияном, считает что вы любите командовать. А вы часто ссорились с вашей женой?
– Вообще никогда.
– Вы когда-нибудь били ее?
– Что?
– Ну били или ударили? Когда-нибудь?
– Никогда. Конечно, нет!
– Берт...
– Секундочку, Коттон, пожалуйста! Только одну секунду!
Он с нетерпением взглянул на Хейза, а затем снова обратился к Тейеру:
– Мистер Тейер, вы хотите, чтобы мы поверили в то, что между вами и вашей женой не было никаких трений, тогда как все это время она крутила...
– Я не говорил, что между нами не было трений!
– ...с другим мужчиной и планировала развестись с вами! Значит, либо вам было на нее совсем наплевать, либо...
– Я любил ее!
– Либо вы были настолько слепы, что не видели, что творится у вас под самым носом! Так что же это, мистер Тейер?
– Я любил ее. Доверял ей!
– А она вас любила? – выпалил Клинг.
– Я думаю, что да.
– Тогда почему же она собралась разводиться?
– Не знаю. Я только что от вас узнал об этом. Я даже не знаю, правда ли это. Откуда мне знать, что это не ложь?
– Мы говорим вам, что это чистая правда. Она планировала уехать в Рено шестнадцатого мая. Это число вам о чем-нибудь говорит, мистер Тейер?
– Нет.
– Вы знали, что она регулярно встречается с Томми Барлоу?
– Но Берт... – Хейз опять сделал попытку вмешаться.
– Так знал или нет?
– Нет, – прошептал Тейер.
– Так куда же, вы думали, она ходит каждую неделю или раз в две? – поинтересовался Клинг.
– Повидаться с матерью.
– А почему ее мать называет вас грубияном?
– Не знаю! Я ей не нравлюсь. Она могла наговорить вам обо мне все, что угодно.
– Сколько вам лет, мистер Тейер?
– Тридцать три.
– А сколько было вашей жене, когда она умерла?
– Двадцать. Ну, почти двадцать один.
– И сколько лет вы были женаты?
– Почти три года.
– Ей было восемнадцать, когда вы поженились?
– Да, всего восемнадцать.
– А вам?
– Тридцать.
– Довольно большая разница. Верно, мистер Тейер?
– Да нет, если вы оба были влюблены.
– А вы были влюблены?
– Да.
– И вы продолжаете утверждать, что ничего не знали о дружке вашей жены и о том, что она собиралась бросить вас в следующем месяце?
– Да. Если бы я знал...
– Очень интересно! И что бы вы сделали, если бы знали, мистер Тейер?
– Я бы поговорил с ней.
– И это все?
– Я бы попытался отговорить ее от этого.
– Ну а если бы не помогло?
– Я бы отпустил ее.
– И вы бы не грубили ей и не кричали бы на нее?
– Я никогда не был с ней груб, никогда... Я всегда к ней хорошо относился. Я... знал, что она намного моложе меня. Я очень ее любил... Очень...
– А что вы теперь к ней чувствуете? Теперь, когда вы все знаете?
Тейер долго молчал и наконец сказал:
– Жаль, что она не обсудила все это со мной, – он скорбно покачал головой. – То, что она сделала – не выход. Ей нужно было переговорить со мной.
– Вы любитель выпить, мистер Тейер? – неожиданно поинтересовался Клинг.
– Да нет... Видите ли... иногда могу выпить немного. Не сказать, чтобы пьющий.
– А жена ваша выпивала?
– Только в обществе. Иногда мартини.
– А виски?
– Очень редко.
– В комнате, где она была, найдены две бутылки из-под шотландского виски. Обе пустые. Одна перевернута, другая, по всей вероятности, выпита. Сколько, самое большое, могла выпить ваша жена?
– Ну, может быть, четыре рюмки. От силы пять, за вечер. Я имею в виду, где-нибудь на вечеринке.
– А как она реагировала на выпивку?
– В основном, немного пьянела после двух-трех рюмок.
– А от полбутылки скотча как бы она себя чувствовала?
– Думаю, такое количество свалило бы ее с ног, довело бы до бесчувствия.
– Ей стало бы плохо?
– Наверняка.
– Ей когда-либо было плохо от спиртного?
– Пару раз. Она вообще-то так много никогда не пила. Так что трудно сказать что-то определенное.
– Вскрытие показало, что ваша жена не была пьяна, мистер Тейер. И тем не менее, полная бутылка виски, а может быть, и больше, была выпита в квартире, в день ее смерти. Либо выпита, либо вылита в помойку. Что вы думаете по этому поводу?
– Не знаю, что и думать, – откликнулся Тейер.
– Вы только что сказали, что ваша жена мало пила. Как по-вашему, могла бы она выпить целую бутылку виски?
– Право, не знаю. – Он слегка отрицательно покачал головой. – В моем представлении Ирэн не из тех, кто способен на самоубийство, и на прелюбодеяние, и на развод тоже. Откуда мне знать, что она могла или не могла бы сделать? Я не знаю эту женщину, которая, как вы предполагаете, убила себя и у которой был любовник, и которая собиралась в Рено. Такую я не знаю, понимаете? Зачем вы меня о ней спрашиваете? Это не Ирэн. Это какая-то... какая-то... какая-то...
– Кто, мистер Тейер?
– Какая-то незнакомка, – сказал он едва слышно. – Это не моя жена. Чужая. – Он опять сокрушенно покачал головой и повторил: – Чужая...
В коридоре Брио Билдинг толпились музыканты, певицы, танцовщицы, композиторы, сочинители куплетов, распорядители и посредники, в воздухе звучал музыкальный жаргон «хиппи».
– Вот что, мужик, сказала я ему, плати две банкноты за уик-энд или адью, – донеслось из гула голосов до ушей обоих полицейских, как только они вышли из лифта. – Ну, дурак пошел и заложил свой инструмент. Ну я и говорю, мужик, как ты собираешься дуть, если спустил свою трубу. Ну а он мне и говорит, все равно не могу дуть, пока не достану травки. Ну вот и загнал инструмент, чтобы купить ее. Но и играть не может, не на чем.
Тут были девушки – крашеные блондинки с веселыми глазами в небрежно-развязной позе танцовщиц «хиппи», игроки на тромбоне с длинными руками и короткими козлиными бородками, посредники с пронзительным взглядом карих глаз за стильными очками в черной оправе, певички с зачесанными на одну сторону, свободно спадающими волосами. И опять тот же голос: "А я ему и говорю, с чего это я должна ради тебя выкладываться, если я ни для кого в джазе не стараюсь, а он что-то вроде того, что у нас все по-другому, детка. А я ему, что по-другому? А он мне руку под юбку засунул и говорит: «Это – любовь, детка». У края толпы – одинокий уличный торговец; человек, ожидавший встречи с пианистом, который, видимо, принимал наркотики с четырнадцатилетнего возраста; семнадцатилетняя девушка с прической в стиле «Клеопатра» в ожидании трубача, организовавшего для нее прослушивание в своей группе. Клинг не слышал всей этой несмолкающей болтовни, доносившейся отовсюду, не видел хорошеньких, хотя и слишком накрашенных девушек с задорным блеском в глазах, в легких платьях, обтягивающих пышные бедра. Они миновали запруженные толпой переходы, газетный киоск, где продавались мини-газетки, жирные черные заголовки которых уже не сообщали больше о смерти Ирэн Тейер и Томми Барлоу – с первой полосы их вытеснили сенсационные сообщения об очередной сумасбродной выходке Хрущева. Они с трудом пробрались сквозь толпу, как два бизнесмена, которые только что нанесли деловой визит и вышли к исходу апрельского дня на сумеречный свет.
– Ты был с ним слишком груб, – внезапно резко произнес Хейз, даже не повернувшись к Клингу.
– А может быть, это он убил их, – бесстрастно возразил Клинг.
– А может, и нет. Кто ты, черт возьми? Великий инквизитор?