– Ты ищешь со мной ссоры, Коттон? – заметил Клинг.
– Нет, просто говорю.
– Что именно?
– Говорю, что есть хорошие полицейские и есть дерьмо. Мне противно смотреть, как ты становишься таким.
– Благодарю!
Какое-то мгновение они еще молча стояли на тротуаре, мимо них спешили домой служащие. Казалось, им больше нечего сказать друг другу. Они стояли, как чужие, пальто нараспашку, руки в карманах.
– Ты возвращаешься в участок? – спросил наконец Клинг.
– Я полагаю, ты захочешь напечатать рапорт, – заметил Хейз и, помолчав, добавил язвительно: – Ведь это ты задавал все вопросы.
– Ну и что?
– Ну вот и пиши.
– Злишься?
– Да.
– Ну и катись! – Клинг выругался и исчез в толпе.
Какое-то мгновение Хейз еще смотрел ему вслед, сокрушенно качая головой, затем вынул руки из кармана, помедлил, засунул их обратно и решительно направился к станции метро на углу.
Он был рад отдохнуть от Клинга, от полицейского участка; рад, что с ним сейчас Кристин Максвел. Она вышла из кухни своей квартиры, держа в руках поднос с миксером для мартини и двумя бокалами со льдом. Когда она шла к нему, он не спускал с нее глаз. С тех пор как они познакомились, она отрастила длинные волосы и теперь они свободными, светлыми прядями обрамляли овал ее лица. На гладких волосах отражались отблески света предзакатного солнца, проникающего в комнату через окно. Она сняла туфли, как только пришла с работы, но на ней все еще были чулки, в них она бесшумно передвигалась по комнате с прирожденной женской грацией. Все в ней было женственно: прямая черная юбка при каждом движении плотно облегала бедра и ноги, поднос для коктейля плавно покачивался в длинной и тонкой руке, другой она смахивала упавшую на щеку ресничку. На ней была голубая шелковая блузка, под цвет сиреневатой голубизны ее глаз, которая свободно прилегала к мягкому изгибу ее груди. Она поставила поднос, почувствовав на себе его взгляд, улыбнулась и сказала:
– Перестань! Ты меня заставляешь нервничать.
– Что перестать?
– Так смотреть на меня.
Она быстро, до краев, наполнила оба бокала.
– Как так?
– Ты меня раздеваешь.
Кристин подала ему один бокал и поспешила добавить:
– Взглядом!
– Это самый непрактичный способ тебя раздевать, – произнес Хейз, – взглядом.
– Да, но тем не менее ты это делаешь.
– Я просто смотрю на тебя. С удовольствием, – он поднял бокал и сказал: – За тебя, за то, чтобы смотреть на тебя, – и отпил большой глоток джина с вермутом.
Кристин села напротив него в кресло, поджав под себя ноги, и стала потягивать напиток. Поглядывая на него из-за края своей рюмки, проронила:
– Думаю, тебе следует на мне жениться. Тогда ты сможешь на меня смотреть целыми днями.
– Не могу, – возразил Хейз.
– Почему?
– Потому, что хорошие полицейские умирают молодыми.
– Тогда тебе не о чем беспокоиться.
– Ты хочешь сказать, что я плохой полицейский?
– Совсем наоборот. Думаю, что ты просто великолепный, но ты уже не очень-то молод.
– Ты права. У меня уже и суставы начинают хрустеть. – Помолчав, он добавил: – Но хорошие полицейские и старыми умирают тоже. Собственно, рано или поздно все полицейские умирают: хорошие ли, плохие, честные или мошенники.
– Мошенники, это те, которые берут взятки?
– Да, они тоже умирают.
Кристин, не согласившись, покачала головой и с озорной улыбкой на губах произнесла:
– Мошенники никогда не умирают!
– Не умирают?
– Нет. Им просто платят, чтобы они убрались.
Хейза передернуло. Он осушил стакан.
– Полагаю, ты хватила через край.
– А я полагаю, ты просто избегаешь разговоров о нашей скорой свадьбе.
– Ты, наверное, хотела сказать замечательной!
– Я говорила о том, чтобы она была поскорее, но она, конечно же, будет и замечательной тоже.
– Ты знаешь, у меня такое чувство, что я пьян. А ведь я выпил всего лишь одну рюмку.
– Это я тебя опьяняю. Уж такая я женщина, – пояснила Кристин.
– Иди сюда и опьяни меня немножко.
Кристин отрицательно покачала головой.
– Нет. Я еще хочу выпить!
Она осушила свою рюмку и снова налила мартини им обоим.
– К тому же мы говорили о женитьбе. А ты ведь честный полицейский?!
– Абсолютно, – подметил Хейз и взял свой бокал.
– А тебе не кажется, что честные полицейские должны искать честных женщин?
– Точно!
– Так почему тебе не сделать из меня честную женщину?
– Ты и так честная. Только честная женщина смогла бы так смешать коктейль.
– В чем дело? Ты опять меняешь тему разговора?
– Я просто подумал о твоих ногах, – пояснил Хейз.
– А мне казалось, что ты думаешь о моем мартини.
– Поэтому тебе и показалось, что я сменил тему разговора.
– Теперь я чувствую, что немного пьяна, – она тряхнула головой, будто хотела, чтобы она стала ясной. – Ну и как!
– В чем дело, – не понял Хейз, – ты на что-то намекаешь?
– Не только намекаю, но и не понимаю.
– Иди ко мне на тахту. И я все объясню.
– Нет, – отказалась Кристин, – ты будешь приставать.
– Конечно!
– Полагаю, мужчина и женщина сначала должны пожениться, а потом ему можно все разрешать.
– Ты так считаешь? Да?
– А ты что думал?
– Точно!
– А что ты там говорил о моих ногах? – вспомнила Кристин.
– Какие они хорошие.
– Хорошие? Кто же так говорит о женских ногах!
– Ну, стройные.
– Да?
– Красивой формы!
– Ну, ну. Продолжай.
– Великолепные.
– Великолепные?
– Мм-м... Мне бы хотелось снять с тебя чулки, – промолвил Хейз.
– Зачем?
– Чтобы потрогать великолепные ноги.
– Никаких приставаний. Забыл? – напомнила Кристин.
– Да, совсем забыл. Мне бы хотелось снять с тебя чулки, чтобы лучше разглядеть твои великолепные ноги.
– Тебе хочется снять с меня чулки, – настаивала Кристин, – но тогда ты сможешь залезть мне под юбку и расстегнуть их.
– Я об этом и не думал. Но теперь, когда ты говоришь об этом...
– Это ты говоришь об этом.
– А на тебе грация?
– Нет.
– Пояс с резинками?
– Да.
– Мне нравится пояс с резинками.
– Всем мужчинам нравится.
– Почему всем мужчинам должен нравиться пояс с резинками? И откуда ты это знаешь?
– Ты ревнуешь?
– Нет, – сказал Хейз.
– Если бы мы были женаты, у меня не было бы возможности знать, что нравится всем мужчинам, – пояснила Кристин, – ты был бы единственным в моей жизни!
– Ты хочешь сказать, что в твоей жизни есть другие мужчины?
Кристин пожала плечами.
– И кто они? – потребовал Хейз. – Я их арестую.
– На каком основании?
– На том, что мешают настоящей любви.
– А ты действительно меня любишь? – спросила она.
– Подойди ко мне и я скажу тебе.
Кристин улыбнулась.
– Ну иди же.
Она снова улыбнулась.
– Ты знаешь, сколько лет мы уже знакомы, Коттон?
– О, дай вспомнить! Четыре года?
– Верно. Как ты думаешь, сколько раз за это время мы были вместе?
– Два, – сказал Хейз.
– Но я серьезно!
– Ну конечно, серьезно. Серьезно... мы были вместе... ну умножь триста шестьдесят пять на четыре.
– Не правда же. Серьезно!
– Да, ладно. Я не знаю, Кристин. Почему ты спрашиваешь?
– Мне кажется, нам уже следует пожениться.
– А! Вот в чем дело? – протянул Хейз с таким видом, будто сделал открытие. – Ты к этому вела! Теперь понятно.
– А разве я тебе не нравлюсь в постели?
– Очень нравишься.
– Так почему же ты на мне не женишься?!
– Ну, иди ко мне, и обо всем поговорим.
Кристин вдруг встала. Резкое движение поразило его: лицо ее неожиданно стало серьезным и задумчивым. Она все так же, без туфель, подошла к окну. И стояла там неподвижно какое-то мгновение. Сумрачное небо осветило ее лицо последними лучами заходящего солнца. Она опустила занавеску и повернулась к Хейзу лицом, все такая же задумчивая, готовая расплакаться. Он наблюдал за ней и размышлял о том, что это все вдруг между ними стало таким серьезным. А может быть, всегда их отношения такими и были? Наверное, так оно и было! Она шагнула было к нему, остановилась и посмотрела на него глубоким, долгим взглядом, будто пыталась сама для себя решить какой-то важный вопрос, вздохнула, легко и едва слышно расстегнула блузку. В сгущающихся сумерках комнаты он наблюдал за ней, пока она раздевалась. Она повесила блузку на прямую спинку стула, расстегнула лифчик и положила его на сиденье, стянула юбку и принялась за чулки. Он любовался ее ногами, когда она снимала чулки с икр и лодыжек, повесила их на спинку стула и встала к нему в трусах и поясе, а затем сняла трусы и положила их на сиденье.