Рождение малыша все изменило. Стоило Гвинет услышать слабый писк младенца и увидеть его трогательную пушистую головенку, как призрачная сила аргументов растаяла словно дым. Теперь она была уверена, что ребенка надо оставить, и отчаянно сражалась за свои материнские права с двумя бессердечными женщинами, твердо стоявшими на своем. Одна из истерик закончилась глубоким обмороком и такой жестокой лихорадкой, что несколько дней подряд Гвинет была на пороге жизни и смерти.
Тем временем дорога резво бежала под колесами ее автомобиля, и Гвинет внезапно обнаружила, что прибыла на станцию раньше намеченного срока. Пейзаж за окном машины плавился в жарком послеполуденном солнце, девушка вздохнула, привалилась к рулю и закрыла глаза.
Она припомнила другой день, так не похожий на этот. Тогда к ней вернулось сознание, а вместе с ним и решимость отстоять свои права на ребенка, поселиться с ним в какой-нибудь глуши или даже уехать за границу, если возникнет такая необходимость. Но судьба распорядилась по-своему, и Гвинет не пришлось произносить перед матерью заранее продуманную до мелочей речь. Миссис Вилнер объявила дочери, что проблема разрешилась сама собой: новорожденный оказался слишком слабеньким и умер за время ее болезни.
Прошлое было похоронено, и новая Гвинет восстала из пепла: умудренная опытом, холодная и немного жестокая. Именно такую Гвинет и встретил много лет спустя Эвандер Онсли, именно ей он предложил руку и сердце.
Мерно пыхтя и оставляя за собой клубы дыма, точно по расписанию к платформе подкатил поезд. Двери открылись, и из недр вагона выплыла тетя Элеонора с многочисленными свертками в руках. Леди до мозга костей, строгая и безупречная, она чмокнула Гвинет в щеку и заметила:
— Как поживаешь? Выглядишь намного лучше, чем в прошлый раз… — как будто этот прошлый раз был не пять лет назад и обстоятельства не отличались.
Багаж был уложен в машину, и они тронулись к дому. Спидометр показывал двадцать пять миль в час, и тетя Элеонора сочла, что Гвинет мчится на бешеной скорости.
Племянница вежливо справилась о здоровье шестидесятипятилетней тетки и, как советовала мать, поблагодарила за свадебный подарок («Настоящие серебряные подсвечники восемнадцатого века», — не преминула напомнить Элеонора).
— Значит, все же решила выйти за Эвандера Онсли. Что ж, немного староват для тебя, но превосходная партия, — сказала тетя, когда тема подарков была исчерпана.
— Ему всего тридцать пять, — передернула плечом Гвинет.
— Точно. На одиннадцать с половиной лет старше тебя, — настаивала на своем Элеонора. — По-моему, все же староват.
Гвинет попыталась увести разговор в другую сторону:
— У нас столько подарков, ты должна будешь взглянуть на них после обеда.
— С удовольствием. Много гостей соберется?
— Около сотни.
— И конечно же вас будет венчать епископ?
— Конечно.
— Надо же, кто бы мог подумать, после всего, что произошло… Ты должна благодарить за это нас с матерью.
— Надеюсь, что вы не находите меня неблагодарной, — сухо заметила Гвинет.
— Каков он, Эвандер Онсли? — потребовала тетка.
— Хочешь знать, как он выглядит?
— Да нет же. — Элеонору раздражала подобная непонятливость племянницы. — Хочу знать, какой у него характер. Например, хмурый он или веселый, ветреный или серьезный, богобоязненный ли он человек, надеюсь, не такой подлец, как…
— Он не подлец, — холодно прервала тетушкину тираду Гвинет. — И не ветреный. Не знаю, боится ли он Бога, но это вряд ли. Ван вообще не боится никого и ничего.
— А следовало бы! — припечатала Элеонора. — Богобоязненность заставляет людей не сходить с пути истинного.
— Ван не религиозный фанатик, но, полагаю, его взгляды на жизнь удовлетворят тебя, тетя Элеонора. Он любит пошутить, но всегда серьезно относится к тому, что действительно имеет значение.
Тетка покраснела от возмущения:
— На правах твоей единственной тетушки, Гвинет, должна сообщить тебе, что ты ничуть не изменилась. Как можно так небрежно относиться к серьезным вещам?! Может, в наши дни это и модно, но совершенно безответственно! Все говорит только о том, что ты абсолютно неуравновешенная.
— Мне очень жаль, тетя, — выдала Гвинет, и надо отметить, что она на самом деле сожалела, что успела разозлить ее при первой же встрече. Но тут, слава богу, они подъехали к дому, и это избавило бедняжку от дальнейших объяснений.
Кэнон Вилнер уже вернулся, и, как только автомобиль подкатил к парадному входу, он вышел навстречу сестре. В свои шестьдесят отец был высоким, стройным и весьма привлекательным мужчиной, а седая шевелюра только добавляла ему шарма. Надо сказать, что женщины бальзаковского возраста все еще западали на него. Кэнон расцеловал сестру в обе щеки: