Мне очень жаль, если вам показалось, что в тот раз я была невежлива и резка: у меня немного расходились нервы из-за одного происшествия, которое случилось как раз перед этим, и я была не в духе. Надеюсь, вы извините меня. Может быть, как-нибудь на этой неделе вы заедете выпить чашку чаю? Среда — вполне подходящий день. Как вам известно, мистер Уивер уехал, и я буду рада гостям.
Внизу, видимо, не доверяя моей сообразительности, она приписала:
«Это не значит, что вы должны привести с собой кого-нибудь из буйных приятелей моего мужа, являющихся сюда по субботам».
Все остальные письма в моей пачке были от подростков.
В среду я взял отпуск на полдня. Я не был уверен, знает ли она, что я работаю на заводе Уивера, но уж лучшего повода отдохнуть полдня, чем отправиться в гости к жене хозяина, кажется, не придумаешь. Я вернулся домой и надел костюм.
— Кто-нибудь умер? — спросила миссис Хэммонд.
— Нет. Я иду в город. Взял отпуск.
— Наверное, что-нибудь важное — вы надеваете костюм только по воскресеньям. Собираетесь куда-нибудь с Морисом?
— Нет. Это секрет.
— Что это за секреты у вас завелись?
— Самые секретные.
Она вышла, чтобы посмотреть, как я уеду. Она начала гордиться мной — тем, что я делаю и как одеваюсь.
Я проторчал часа два в бильярдной, сыграл три партии и решил, что, наверное, подошло время, когда миссис Уивер пьет чай. Мне было до того не по себе, что я два раза останавливал машину, чтобы помочиться. Как ни странно, около дома никого не было, кроме Джонсона. Две-три недели назад я слышал, что он — возможно, сославшись на меня — устроился на неполный день к Уиверам. Но когда я увидел его там во всей красе, меня как будто по голове ударили. Он пропалывал клумбу около подъездной аллеи. Я затормозил рядом.
— Как живешь, папаша?
Он выронил из рук совок и широко открыл глаза.
— В субботу начинаем — товарищеский с Лидсом. Придешь?
— Да. — Он посмотрел на машину, потом снова на меня.
— Мистер Уивер уехал на неделю, — сказал он.
— Знаю.
— Зачем же ты приехал?
— К его жене.
— Ты ушел с работы? — встревожился он.
— Только на полдня. Ну, пока, папаша.
Я подвел машину к стеклянной террасе. Он смотрел, как я выхожу. Я постучал, Мэй открыла дверь, и я вошел.
— Привет, Артур. Ты не часто бываешь здесь в такое время и по таким дням. Я думала, ты знаешь, что мистера Уивера нет.
— Я приехал к миссис Уивер, — сказал я и вдруг встревожился, как Джонсон. — Она тебя не предупредила?
Мэй нерешительно покачала головой.
— Она ничего не говорила. Сейчас я сбегаю и посмотрю.
Субботними вечерами я рыскал по этому дому, как пес, а теперь неподвижно стоял в холле, увязнув в ковре, который по субботам убирали. Я понял, что не надо было сюда приезжать. Может быть, она ждала ответа на свою записку. Может быть, вовсе и не думала, что я приеду.
— Какая неожиданность, мистер Мейчин! — воскликнула миссис Уивер, выходя из дверей гостиной, и по ее вырезу я понял, что она меня ждала. — Я очень виновата, но, очевидно, я потеряла ваше письмо… или вы звонили? Конечно, я очень провинилась… — Она выжидающе смотрела на меня.
Мэй стояла за ее спиной.
— Я говорил мистеру Уиверу, — с трудом произнес я. — Он сказал, что в сроду днем вы свободны. Наверное, он забыл передать вам, что этот благотворительный…
— Ну что ж! Значит, по крайней мере его сведения верны, — вздохнула она. — Давайте лучше перейдем в гостиную, и вы мне все расскажете.
Я думал, что Мэй давится от смеха, глядя на это кривлянье.
— Что подать к чаю? — спросила она у миссис Уивер.
— К чаю? Вы выпьете со мной чаю, мистер Мейчин? Боюсь, что такому великану этого хватит на один глоток. Но Мэй что-нибудь быстренько придумает… Не правда ли, милочка?
Мы вошли в гостиную, и она закрыла дверь. Обои с зелеными листьями вызывали у меня зуд. Стеклянные двери были распахнуты настежь. Я видел, как Джонсон возится у клумбы, и, когда он вдруг поднимал глаза, он видел меня. Все-таки это было утешением. Может, она нарочно приказала ему там работать.
Миссис Уивер была лет на двенадцать старше миссис Хэммонд — примерно на столько же, насколько миссис Хэммонд была старше меня. Эти годы оставили на лодыжках миссис Уивер валики жира да еще словно покрыли ее дорогим лаком всюду, где кончалось коричневое платье, туго обтягивавшее ее фигуру. Садясь, миссис Уивер успела дать мне понять, что она — человек свойский. Она положила ногу на ногу.