— Профессиональному игроку в регби, наверное, не так уж важно работать полный рабочий день?
— Да, пожалуй. Двое-трое наших игроков совсем не работают. Живут на то, что получают за регби.
— А что они делают летом?
— Ну… подыскивают какую-нибудь работу.
— И вы тоже так, Артур?
— Нет, я всегда работаю.
— Что же вы делаете?
— Я токарь.
— Токарь?
Она съела еще несколько жирных кусочков с тарелочек, которые подала Мэй, и пососала пальцы.
— А как вы предпочитаете зарабатывать на жизнь, работой или регби?
— Регби.
— Прекрасно! — сказала она. — По-моему, у вас дар к регби. Это поднимает вас над другими, вы согласны?
— Согласен…
Мне было тошно слушать, как она говорит про вещи, в которых ничего не смыслит, только и надежды было, что ей самой это надоест. Джонсон поднял голову и глядел на дом, на стеклянную дверь, но вряд ли видел меня через стекло: смотрел он довольно долго, а потом снова занялся клумбами.
Тут я заметил, что она сидит рядом и спрашивает:
— Налить вам еще чаю?
Я передал ей чашку, она наклонила носик чайника, но оттуда ничего не полилось.
— Придержите, пожалуйста, крышку, Артур, — попросила она.
Я прижал крышку пальцем, и она почти опрокинула чайник.
— В нем ничего нет, — жалобно проговорила она. — Мэй налила мало воды и забыла подать кипяток.
— Может, мне пойти принести? — спросил я.
Она поставила чайник рядом с чашкой.
— Не стоит, то есть если вы не хотите еще чая.
— Нет, спасибо.
Я сунул руку в карман брюк и вытер пальцы о носовой платок.
— Очень досадно получилось с чаем, — сказала она.
И вдруг мы оказались лицом друг к другу.
Не знаю, сколько времени мы так просидели. Я посмотрел ей в глаза и увидел, что в каждом из них крупными буквами написано: «кровать». Она прижалась правой грудью к моему плечу. Я решил не обращать на это внимания.
— На нас смотрят, — сказал я.
Она только слегка напряглась, но это был верный знак ее настроения.
— Кто? — равнодушно спросила она.
— Джонсон. Он в саду… пропалывает клумбы… и смотрит.
— Если вам неприятно, что на вас смотрит садовник, можно уйти в другую комнату.
— Джонсону, наверное, не очень трудно будет догадаться.
Она начала раздражаться.
— Странно, что это вас беспокоит. Но, конечно, неудачно, что мы у него на виду. Если хотите, Артур, перейдем в другой угол.
Она встала, взяла меня за руку и повела к другому дивану, откуда был виден капот и фары моего автомобиля. Ей не пришло в голову закрыть вторую стеклянную дверь. Она выпустила мою руку как раз вовремя: едва я встал, как услышал хруст песка и увидел, что Джонсон идет по аллее, косясь на дом.
— Опять он, — сообщил я.
— Вы мне нравитесь! — воскликнула она. — Вы похожи на кошку.
— Я хотел бы выпить. У вас что-нибудь найдется?
— Непрерывно в движении. Я никогда не видела такого неугомонного человека.
— Неприятно все время смотреть на Джонсона.
— Он уйдет через несколько минут. Может быть, тогда вы немного успокоитесь. Просто поразительно…
Миссис Уивер подошла к шкафчику рядом с радиолой и налила две рюмки. Она смотрела, как я залпом выпил свою, потом тоже отпила половину. У меня было такое чувство, как будто Джонсон подкрадывается к окну. В рюмках было виски.
— Вам хочется двигаться? — спросила она.
Я, кажется, не понял, что означал этот вопрос. Она отпила еще глоток и поставила рюмку. Я отошел к стеклянной двери и выглянул наружу. Никого не было. Я немного надеялся, что Джонсон окажется там и все решится само собой.
— Я, пожалуй, зря приехал, — сказал я.
— Ах, Артур, к чему эти глупости? — Миссис Уивер говорила ласково и сочувственно. Как с ребенком.
Она подошла и остановилась прямо передо мной, сдерживая дыхание и слегка открыв рот.
— Вы чем-то расстроены? — спросила она.
— Нет.
Она положила руку чуть пониже моего плеча.
— Не надо так стесняться, — сказала она по-прежнему ласково.
Она, наверное, видела, что я дрожу, и из-за этого подошла так близко, что я не мог ее не обнять. Она прижала свои губы к моим, и я почувствовал во рту ее язык.
С трудом отстранившись, я сказал:
— Не знаю, зачем я приехал.
— Молчите, — настойчиво сказала она и нажала на мое плечо, чтобы повернуть меня к двери. Я ждал, что сейчас на пороге увижу Уивера.
Но там никого не было. Я почувствовал, что мне безразлично, кто бы сейчас сюда ни вошел.
— Мне, пожалуй, лучше уйти, — сказал я.
Она остыла, и мы отпустили друг друга.