— Я привык там жить, — сказал я.
Она выпрямилась и начала поворачивать хромовый регулятор на дверце духовки.
— Не знаю, Артур, чем ты кончишь, — заключил отец, уставившись на огонь, и медленно, с издевкой покачал головой, — честное слово, не знаю.
— А ты посмотри на мой автомобиль, — сказал я. — Посмотри на мой костюм. Разве можно заработать на такой автомобиль и на такой костюм, стоя пять с половиной дней в неделю за паршивым токарным станком? И не в этом одном дело. Меня знают. Уж ты бы должен это понять. Теперь в городе фамилия Мейчин не пустой звук. Не просто еще одна фамилия из сотни тысяч других. На работе наверняка говорят с тобой обо мне. Разве тебе это не приятно? Что все знают твоего сына?
— Знал бы ты, Артур, что они про тебя говорят. Тот человек только и сказал, что каждую неделю видит тебя в Стокли. Вот и весь разговор.
— Они всегда так — те, кому не нравится, что ты добился успеха. Им хочется, чтобы тебе было так же скверно, как им. А все-таки признайся: ты ведь и хорошее про меня слышал. Уж наверное в понедельник утром к тебе подходили даже незнакомые люди и говорили: «Ваш Артур здорово играл в субботу».
— А этот Уивер, с которым ты свел знакомство, — не унимался отец. — Держался бы ты подальше от этих людей, Артур. Эта компания не для тебя.
— Ты просто не знаешь, к чему бы придраться, — разозлился я. — Где деньги, там всегда грязь. Придется мне перешагнуть через нее. Я хочу зарабатывать деньги. Я их зарабатываю. Ты разве против? Вспомни, что ты сам всегда говорил про деньги. Что без них счастья не бывает. Ты мне это твердил с тех пор, как я научился говорить. А теперь, когда я делаю в точности то, что ты хотел… ты же меня этим попрекаешь.
— Эх, Артур, бывают деньги и деньги, — сказал он, притихнув, как только я озлился.
— Для меня все деньги одинаковы. Никто не может разделить их на хорошие и плохие. Никто. Посмотри на католиков, на Слоумера — они целыми днями устраивают всякие лотереи. Когда дело доходит до денег, идеалы идут ко всем чертям. Тут не разбирают, что хорошо, а что нет. Идеалы! Чего ты добьешься с твоими идеалами? Чего ты добился?
— Чего? — Он оглядывался по сторонам, как будто это было ясно само собой: чего он добился со своими идеалами, и чего добилась его соседка миссис Шоу с ее идеалами и сосед соседки мистер Чэдвик с его идеалами. Да, это было ясно само собой.
Потом на мгновенье он понял, что я ничего этого не вижу. Он увидел окружавших его людей без их привязанностей и волнений — кладбище разбитых надежд. Может быть, в молодости он сам мечтал стать регбистом… Мать смотрела на него, словно окаменев. А он сидел — маленький человечек без брюк, — в недоумении покачивал головой, морщил лицо, чувствуя свое бессилие, упрекая себя за него, слепой от усталости, накопившейся за прошлую неделю и за всю жизнь.
5
Я вижу в темноте его лицо: оно сморщилось и исказилось от боли, которая все усиливается. Между нами стена боли, она растет вверх и вширь, пока не поглощает нас обоих. Боль пробегает по моему лицу тупой судорогой. И будит меня.
Язык лежит на пустых ямках верхней десны, от него куда-то в глубь носа бегут жгучие иголки. Я совсем разбит. Через некоторое время из-за двери доносится что-то вроде хихиканья. Я встаю с кровати, всовываю ноги в ботинки и тащусь к двери. Отодвигаю задвижку, но дверь не поддается. Заперто.
Снова раздается хихиканье, я барабаню в дверь. Когда я перестаю стучать, на площадке не слышно ни звука, хотя внизу шум стал еще сильнее. Прикладываю глаз к замочной скважине. Наверное, это Томми Клинтон решил сострить. А может, Морис. Иду к окну — ни одной водосточной трубы. Я сажусь на кровать и закуриваю. Внизу кто-то распевает рождественскую песню.
По аллее проезжает фургон; несколько минут, пока он стоит, слышно, как звенят бутылки. Пополняются запасы спиртных напитков, а наверное, еще рано. Часов десять. По-настоящему вечер сейчас только начинается. Фургон уезжает. На аллее два хора поют рождественскую песню.
Я думаю о миссис Уивер. Делать больше нечего, так что заодно я думаю и о мистере Уивере. С ней я раззнакомился, ему вдруг разонравился. В конце ноября мне показалось, что он пытается выжить меня из команды. Тогда и на поле и не на поле были всякие трудности. А теперь мне вышибли передние зубы. И кто вышиб — Меллор! Хотя он не мог знать, что попадет именно мне в зубы.
Может, я зря все валю на Уивера, но ведь Меллор один из его самых тихих дружков. Как ни крути, сегодня мне хотелось приехать сюда только из-за одного. Где-то в глубине я чувствую, что надо уладить дело с миссис Уивер. Если уж на это идти, так не зря. А все-таки есть еще одна затаенная причина. Сегодня здесь будет Слоумер.