— А Борю Ходырева мы теперь не скоро увидим. Взят в плен. Даже инструктаж не провел на случай внезапного нападения вероятного противника.
— Пора на пляж! День приезда — наш день! — предложение Гриши Свердлова было принято единогласно и исполнено немедленно.
К вечеру мы уже знали, что пристрелочная станция — это завод, а все остальное — поселок. Народу здесь немного, в основном командированные. Так что поселку вполне хватало одного пивного ларька, работавшего в дни привоза пива в течение небольшого отрезка времени, за который содержимое бочки переливалось в желудки страждущих или в трехлитровые банки, бывшие в большом дефиците. Был еще ларек с квасом. Тоже один. Один и газетный киоск. Центральные газеты и общественно-политические журналы доставлялись ежедневно и аккуратно. Журналы «Огонек», «Крокодил» и другой печатный дефицит расходились с колес в соответствии с местной «табелью о рангах». Во главе — директор завода Николай Александрович Балабайченко, для краткости Балабай, далее — старший военпред Борис Михайлович Горкин, их заместители, начальники цехов и участков и т. д. В этом перечне мы занимали почетное последнее место. Каждый на заводе и в поселке знал и помнил свой шесток. Везде царил социализм, до выпуска у нас оставалось 302 компота, а до прихода коммунизма около двадцати лет.
Наша производственная деятельность началась с ознакомительной экскурсии, которую проводил военный представитель капитан 3-го ранга Володя Сущенко. Мы уже знали, что он специалист по системам самонаведения и ждет перевода в Ленинград на завод «Двигатель». Собственно, сама пристрелочная станция есть не что иное, как филиал заводов «Двигатель» и «Дагдизель». Все торпеды везут сюда из Ленинграда и Каспийска на пристрелку.
— Ну, вот что, ребята, — начал Володя, когда мы прошли через турникет проходной, — слева вдали — экспериментальный цех, там вам делать нечего, — и продолжил шепотом, — там сейчас малогабаритные отрабатывают! Через год-два увидите их на флоте. А сейчас бегом в цех серийных торпед. Видите, везут торпеду под чехлом? Сейчас будут всех убирать с территории. Большой секрет!
Володя говорит с иронией, но так надо. Без иронии будет и смешно и глупо:
— Зачем всех разгонять, если с окружающих сопок все видно? Приезжай и смотри.
— Раньше там были посты, теперь сняли. Дорого и бессмысленно.
— Лучше в море уходить подальше.
— Есть дальний полигон, глубоководный, для противолодочных торпед. Успеете все посмотреть.
Пока мы двигались к цеху серийных торпед, последовало сообщение: «Штормовое предупреждение». Экспериментальную торпеду развернули назад в цех.
— Нет худа без добра. Покажу вам стрельбовой полигон. Наверное, в районе всплытия торпед поднялась крутая волна, и «море на замок»!
Мы подходим к пирсу. Стальные ворота открыты. На них висит огромный амбарный замок, тот самый, на который закрывается здесь море. Володя сетует:
— Погода путает все планы. Накопится теперь очередь торпед на пристрелку. Потом очередь на сухую переборку. Придется работать в три смены. Так мы познаем местные проблемы, ощущаем связь с производством, профсоюзом. Между тем мы уже поднимаемся по крутым лестницам на самый верх наблюдательной вышки. Вот пост управления. Вот линия стрельбы. Буйки через каждые 1000 метров. С них автоматически поступают сигналы о прохождении торпед.
— Раньше стояли плотики с махальщиками. При прохождении торпеды матрос давал отмашку флагом. Теперь автоматика.
— Хорошая была служба! И почему все лучшее было раньше нас?
Первое посещение пристрелочной станции начинающими торпедистами — все равно, что посещение столичного храма сельскими верующими.
— Смотрите, у хозяйственного пирса пара шлюпок! Не дадут ли их нам сходить на Кара-Даг? По суше, говорят, далеко!
— Это как решат Балабай с Горкиным.
— Борис, позвони папе! — это, конечно, в шутку.
Мы осматриваем акваторию. Вот мыс Ильи. Вот маяк. Вот она, морская купель торпед!
В древней Спарте хилых младенцев сбрасывали в пропасть. Суровый отбор. Здесь тоже отбор. Слабые торпеды сами ложатся на грунт. Нечасто удается водолазам поднять с грунта торпеду, имевшую отказ на дистанции хода, да и то, если легла на мелководье. А в море — почти всегда навсегда!
Тем временем возвращается маленький торпедолов, буксирующий торпеду. Он-то, наверное, и завопил, что на море шторм и невозможно зацепить торпеду, а нам показывают пленки осциллографов, ленты автографов с линиями записей глубины хода и крена. Боже! Разберемся ли мы в этом хоть когда-нибудь!