— Что, крепко он тебя в первый раз?
— Истеричный изверг! Никакого мороженого и булочек. Всякую дрянь полезную заставлял есть, витамины — пригоршнями. И фиг от него отделаешься — он же настырный. Все всегда лучше меня знает. В том числе — и как детей вынашивать. Нет, в этот раз я хочу максимально оттянуть наступления этого «чудесного» момента.
— Кого ждете в этот раз?
— Жень, восемь недель! Рано еще.
— Ну, а хочешь кого?
— Знаешь, мне все равно. Тихомиров жаждет еще одну дочь — блондинку. Манька-то у нас брюнетка, вся в папеньку уродилась. Анна Николаевна, тоже, разумеется, хочет вторую внучку. Один Иван Михайлович ждет внука. Может, присоединюсь к нему, для равновесия. Хотя, — она машет рукой, — какая, к черту, разница?! От наших желаний мало что зависит. Слушай, все спросить хочу: а как Олег отреагировал на то, что у вас будет девочка?
— Ты знаешь, ему тоже все равно, похоже. Сказал только, что надеется, что дочь будет похожа на него. Ибо еще одну рыжую бестию он не выдержит.
— Ну, поздравляю!
— Все? — пересохшими губами спрашивает он.
— Да.
— Как Женя?
— Да нормально, молодцом. Орала так, что я чуть не оглохла… Эй, эй, Олег, ты что?
Он пытается что-то сказать и не может.
— Даш, — укоризненно хмурит брови Димка, — обязательно было так?..
— Вот дураки! — возмущенно пожимает плечами Дарья. — Женщина ДОЛЖНА кричать, когда рожает. Существует прямая связь между растяжением губ, когда произносятся гласные вроде «аааааа» или «ооооо», и растяжением шейки и влага…
— Даша! — уже рычит Дмитрий. — Прекрати над ним издеваться! Он же сейчас в обморок грохнется!
— Любишь кататься… — назидательно произносит Дарья. — А, ладно, что с вас взять. Сейчас, минуту подождите.
Уходит, оставив Димку и Олега одних.
— Так, Олег! Ну-ка, соберись. Не позорь меня!
— Сейчас, — шелестит тот одними губами. Выдыхает. — Сейчас, Дим.
К ним снова присоединяется Даша. И не одна.
Две пары глаз смотрят на сверток на ее руках.
— Ну, знакомься, Олег. Это твой сын.
— Как сын? — оба, хором.
— Ко мне какие претензии? Кого Женька родила…
— Но… по УЗИ же было… девочка.
Дарья пожимает плечами.
— Ну, видимо, мальчик похож на тебя и такой хорошенький, что доктор ошибся. Держи.
Олег не успевает испугаться, как у него на руках уже маленький теплый сверток. А потом он все-таки пугается. До дрожи в коленях. Но руки, кажется, сами знают, как держать это невозможное хрупкое. Невероятно дорогое. Беспомощный взгляд на Дашу.
— Да не бойся ты так! Он не сломается.
— Точно, — кивает Тихомиров, — не сломается. Я проверял.
— Можешь зайти, — Дарья кивает на дверь, — если хочешь.
— «Если хочешь», — передразнивает жену Тихомиров. — Как будто мы бы его смогли остановить, — открывает перед Олегом дверь
И с сыном на руках тот заходит внутрь.
Женя бледная. Очень бледная. Вокруг закрытых глаз — синюшные круги. Лишь волосы — по-прежнему ослепительно-яркие на белой подушке.
Он садится рядом, стараясь не смотреть на иглу, торчащую из тонкой руки, на змеи капельницы. Кажется, она спит. Пусть отдыхает. Он готов бесконечно долго сидеть и смотреть так на нее, прижимая к себе теплое маленькое тело их сына. Смотреть на свое рыжее сокровище. На одно. И на второе.
Ее ресницы дрожат, вздох, и глаза открываются.
— Привет.
— Привет.
— Как ты?
— Нормально.
— Больно было?
— Уже… все прошло.
Он осторожно меняет положение рук, и касается пальцами ее ладони.
— Теперь все хорошо?
— Да, ты же со мной.
— Не только я. Со мной еще кое-кто.
Женька слабо улыбается.
— С девочкой промашка вышла.
— Да это не важно. Главное — нас теперь трое.
Вздох.
— Я люблю тебя.
— И я люблю тебя.
Они молчат, просто глядя в глаза друг другу. Долго. Нежно. Пока завозившийся на руках Олега малыш не напоминает им, что их действительно теперь — трое.
— Дим, пойду я. Олега дождешься? Не заблудитесь, я думаю?
— Куда так торопишься?
— Женька у меня не одна. Работы куча.
— Не увлекайся очень-то!
— С какой радости раскомандовался?
— С такой. Тебе вредно много работать.
— Чего это?
— В твоем положении…
— Ой…
Смотрит на него смущенно.
— Ты знаешь?
— Знаю.
— Давно?
— Давно.
— Хм… Прости меня, Дим.
Порывисто притягивает ее к себе.
— Это ты меня прости, — шепчет ей в волосы. — Я сам виноват. Достал тебя тогда. Я исправлюсь, обещаю.
На пару минут она позволяет себе замереть в его руках, прижав голову к плечу. Потом смущенно:
— Дим, ну отпусти меня. Люди смотрят.
— Плевать.
— Давай дома…
Со вздохом разжимает руки.
— Ладно, иди уже…
И дождавшись, когда она отойдет метров на десять, кричит ей, нимало не смущаясь тем, что их слышат другие:
— И чтобы дома вовремя была, слышишь? Мы с Машкой будем ждать.
Яркий солнечный, первый по-настоящему жаркий день. Цветы, много цветов. Радостные улыбающиеся лица — Дашка и Димка, Тихомировы-старшие, Борислава со своими ангелом Милой и демоном Вовкой, Светлана Владимировна, мать Олега. И, конечно, сам Олег с их сыном на руках. Почти — как в том ее сне. Яркие голубые глаза, радостная искренняя улыбка. Ее родные, ее друзья. Ее семья.
Женя впитывала каждую черточку этого светлого дня. Ее восприятие было необыкновенно полным, острым. Казалось, она в состоянии заметить каждую деталь. И, наверное, именно поэтому…
Она заметила его, несмотря на то, что во дворе роддома толклась куча людей — перед выходными старались выписать как можно больше женщин домой. Возможно, заметила потому, что, невзирая на жару, он был одет в темно-серый, застегнутый на все пуговицы костюм. Или потому, что стоял в стороне, отдельно от всех. Или потому, что он — ее отец.
— Подождите меня, — шепнула Олегу и двинулась вниз по ступенькам.
Пробираясь сквозь толпу, думала: «А вдруг мне показалось?».
Нет, не показалось.
— Папа? Ты что здесь делаешь?
Его руки мнут в руках шляпу. Только ее отец способен надеть шляпу в плюс двадцать пять!
— Да я… Ты прости меня, Женечка. Я не хотел мешать… Так, посмотреть… издалека…
— Откуда ты узнал вообще?
— Худяков сказал… Не ругай его только.
Она молча смотрит на него. Даже не смотрит — рассматривает. Очень сильно сдал. Постарел, посерел. Выгладит старше своих… Женька хмурится, сообразив, что не может сразу вспомнить — сколько отцу лет. А он ее нахмуренные брови понимает иначе.
— Не сердись, Женя. Я мешать не буду. Посмотрел на тебя, на мужа твоего, на сыночка вашего — и пойду.
Резко поворачивается, чтобы она не успела увидеть слезы в его глазах. И едва успевает ухватиться за спинку кстати оказавшейся неподалеку скамейки — так кружится голова. И черные мельтешащие точки перед глазами, и стоять трудно, даже опираясь.
— Эй, ты чего?! — она рядом, ныряет под его плечо, а ему уже не до гордости — буквально падает на нее, ноги ни черта не держат. Эта жара его доконала!
С помощью Жени делает несколько с трудом дающихся шагов и тяжело опускается на скамейку. Женька приседает перед ним на корточки и начинает яростно расстегивать пиджак, ослабляет тугой узел галстука, потом приходит очередь верхних пуговиц рубашки. И при этом ругается вполголоса:
— Чем ты думал, а? У тебя что — одежды летней нету? Ты б еще куртку одел!
— Дорога просто долгая, а у нас прохладно, между прочим… — дышать становится легче — то ли оттого, что ничего не давит на горло, то ли — от прикосновений ее рук.
— А прогноз погоды посмотреть? Что, Интернет недоступен пониманию доктора наук?
— Женя, не ругайся так…