— Всем привет! — Машины глаза сияли. — Не могу рассказать, откуда у меня эти замечательные торты, но сейчас мы будем их есть! Никита, доставай колу!
Пузырек, словно ожидавший этой команды, достал из-под стула пакет, набитый пластиковыми бутылочками с кока-колой.
Здесь ровно столько штук, сколько и нас, — сказал он, раздавая всем по бутылочке.
Маша, у тебя что, сегодня день рождения?
Что-то случилось? Откуда торты?
Ну ты, Пузырева, и даешь!
— Да, братцы, все это неспроста!
Ребята со всех сторон обступили Машу, она вместе со Светой возилась с бечевками, которыми были перевязаны коробки. Никита, больше всего на свете обожавший праздники и сюрпризы, достал приготовленный заранее фотоаппарат.
— Так, никому не дотрагиваться до тортов! — скомандовал он, жестами показывая, что ребятам следует сгруппироваться полукругом вокруг стола. — Улыбочку! Chee-e-e-se! — Вспышка, затем еще парочка. — Все! Готово!
Дронов подошел к Горностаеву.
— Не узнаю нашу Машу, — сказал он, качая головой. — Ты тоже не знаешь, что это за торты и с какой стати она их принесла?
— Нет, Дрон, я уже вообще ничего не знаю и не понимаю. Но с Машкой явно что-то творится… Ладно, после потолкуем, а сейчас давай возьмем по кусочку, уж больно аппетитно они выглядят…
Маша между тем разрезала торты. "Этот торт, с вишенками, назовем "Вишня", а этот пусть будет "Шоколад", — мурлыкала она, раскладывая большущие ломти на кусочки картона, оставшиеся от упаковки. Как ни странно, настроение ее в самом деле было преотличное. В душе она была благодарна Свете за настойчивость, которую та проявила, чтобы вывести Машу на откровенный разговор. И пусть любовь к Могилевскому продолжала жить в ее сердце, сейчас, глядя на Горностаева, она заметно волновалась.
Она словно увидела его другими глазами, глазами Маши Пузыревой, влюбленной в другого.
Минут через десять остался последний, самый большой кусок, который достался Никите.
Я большой, мне положено, — смеялся он с набитым ртом. И вдруг глаза его округлились, как будто кусок застрял в горле. Но это увидел лишь один Дронов. В это же самое время кто-то включил музыку — зазвучал старинный французский менуэт, который Золушка в конце спектакля должна танцевать с принцем. Воспользовавшись суматохой и радостным вихрем, закружившим ребят, Дронов подошел к Пузырьку:
Тебе плохо? Переел?
Дрон, выйдем. — Никита, прижимая к себе картонку с тортом, показал на выход.
Сашка, отыскав глазами Горностаева, сделал ему знак. Незаметно все трое вышли из актового зала и забрались в каморку, где уборщицы хранят ведра и тряпки.
— Мужики, — Никита опустил глаза на картонку, — там внутри… что-то есть…
Он разломил верхнюю часть бисквита, густо смазанного кремом, и все увидели фрагмент черного полиэтилена.
— Так, всем стоять и не шевелиться, — побледнев, произнес Сергей и схватил Пузырька за руку. — Это может быть взрывчатка!
— Серый, ну ты даешь… — испугался его вида и голоса Пузырек. — Какая еще взрывчатка?! Такая маленькая? — И, не послушав совета Сереги, потянул тонкую черную хрустящую пленку. Кусок окончательно развалился, а из полиэтилена выпала дискета.
Ничего себе! — присвистнул Дронов. — Вот так торт… с сюрпризом…
Это Машкины происки… — Сергей взял дискету, поднес к носу, понюхал. — Ванилью пахнет. Значит, так. Действуем таким образом, чтобы она ни о чем не догадалась…
— А ты думаешь, что она знает о дискете? — удивился Никита. — Брось! Если бы она хотела, чтобы ты или я, к примеру, на шли дискету, то вряд ли стала так рисковать, пряча ее в торт, который сама же и разрезала… Да это просто по счастливой случайности дискета не пострадала от ножа!
— Но ведь торт принесла Машка! — не унимался Горностаев.
И тут Сергей вспомнил "норковую даму" с двумя тортами, которую он видел поздно вечером в Машкином подъезде.
— Шуба, черная шляпа… — прошептал он, не желая верить в очевидное.
— Сергей, есть разговор. — Дронов словно прочитал в глазах друга тревогу и отчаяние. — А ты, Никита, иди в зал, чтобы Машка ничего не заподозрила…
Никита, ничего не понимая, ушел, а Сашка скрепя сердце рассказал Сергею про Машу и ее любовь к Могилевскому.
Репетицию решили не срывать, тем более что у Маши было такое прекрасное настроение и она, как никогда, вдохновенно играла свою роль. Золушка у нее в тот день была на редкость нежная, улыбчивая, несмотря на притеснения со стороны мачехи и сестер. К тому же Маша привлекала к себе внимание какой-то особенной красотой. Глядя на нее, разрумянившуюся и веселую, Сергей ну никак не мог представить ее в облике взрослой, напудренной и напомаженной дамы, закутанной в меха, той самой, которую он вчера имел счастье лицезреть в ее подъезде. Но то, что рассказал ему Дронов, больше всего походило на правду, тем более что он сам видел Свету Конобееву и таксиста! Кстати, о таксисте. Сережа собирался рассказать своим друзьям, что успел записать номер машины, которая увозила с Машкиного двора девочку, похожую на Свету. Но только теперь он знает наверняка, что это была именно Света. Мысли путались. Хотелось, наконец, понять, а для этого необходимо бы ло как можно скорее оказаться в штабе, чтобы там в спокойной обстановке проверить дискету и поговорить по душам с Машей и Светой.
Но репетиция продлилась до самого вечера. Судя по поведению Маши, она никуда не торопилась. Это означало, что ее кумир сегодня вечером не занят в спектакле. Чтобы убедиться окончательно, Сергей незаметно покинул актовый зал, спустился вниз и позвонил с телефона-автомата в театр: "Скажите, какой сегодня дают спектакль и занят ли в нем Могилевский?" Ему ответили, что Могилевский играет завтра в спектакле… Положив трубку, Сергей облегченно вздохнул. Нет, положительно сегодня хороший день.
После репетиции он подошел к Маше и, стараясь держать себя в руках и не упрекать ее даже в том случае, если она будет вредничать и заноситься, сказал, что через полчаса сбор в штабе.
Да брось, — махнула рукой Маша. — Я устала… Да и вообще, мне не хочется заниматься твоими дурацкими расследованиями…
Маша, да ты что?
Ничего. Говорю же, устала. Кроме того, я всю ночь не спала…
Вероятно, у Сергея был такой вид, что Маша тут же пожалела о сказанном. И как бы ни хотелось ей сейчас пойти домой, поужинать и хорошенько выспаться, она поняла, что, если сейчас не пойдет в штаб, между ними будет все кончено.
— Ладно, — вздохнула она. — Так и быть, пойду. Но что случилось? Кто-нибудь клюнул?
Она имела в виду объявления, которые Сергей изредка давал в газетах в расчете на то, что человек, попавший в беду, позвонит в штаб. И такое случалось. Но только звонившему никто не отвечал, чтобы не спугнуть детскими голосами. Сотрудники агентства работали по другому принципу: на телефоне с определителем оставался номер звонившего. А позже по этому номеру с помощью компьютера вычисляли адрес и фамилию звонившего. Поэтому Маша и спросила, клюнул кто или нет.
— Придешь — все узнаешь.
Квартира, служившая им штабом, принадлежала знакомой родителей Сергея Горностаева — Тамаре Саржиной, живущей уже довольно долго за границей. И находилась она в том же доме, где жил Сергей. Это было идеальным местом для их встреч и работы.
С мороза в теплую квартиру ребята ввалились веселые, еще не остывшие от удачной репетиции. Маша даже забыла, что недавно нагрубила Сергею.
Все расселись, как обычно, по своим местам, и слово взял Сергей. Понимая, что речь ему надо построить таким образом, чтобы не подставить ни Дронова, ни Свету, он сделал вид, что ни о чем не знает, кроме обнаруженной в торте дискеты.
Маша, я собрал вас для того, чтобы выяснить, откуда взялись торты…
А почему ты смотришь только на меня, словно я совершила преступление?.. — возмутилась Маша. — Зачем тебе знать, — где именно я покупала торты? Разве кто-нибудь… — Ее даже бросило в жар от волнения. Она даже успела представить мертвую, с вывалившимся языком и остекленевшими глазами дворняжку, из-за которой не спала всю ночь. "Неужели случилось несчастье и по моей вине кто-то отравился?"